А вот оставшимся троим предстоит долгий и тяжелый путь с неизвестным результатом.

Первой плач услышала Муха. Вначале она предположила, что это пустил слезу кто‑то из ее совершенно потерявших присутствие духа спутников и выругала про себя окончательно испортившееся племя современных мужиков.

Однако тут же смягчилась, рассудив, что в данной ситуации впасть в отчаяние имел право не только мужчина, но даже и такая эмансипированная амазонка, какой не без основания считала себя Муха.

Она решила подбодрить товарища, а для начала взглянуть, кто же это раскис?

И замерла.

Барбос с Сержантом недоумевающе таращились на нее, и на их лицах вовсе не было слез.

– Так это не ты плачешь?? – в один голос осведомились оба.

– Нет вроде бы… – озадаченно помотала головой девушка.

Да так и похолодела. А потом побледнели ее товарищи.

Уже давно среди охотников, туристов и иного бродячего народа, путешествующего по всяким диким местам, ходили рассказы о Лесном Плакальщике.

Из уст в уста у костров, когда становится темно и за кругом света, отбрасываемым живым огнем, сгущается первобытная ночь, передавались эти жуткие истории о том, что иногда вот в таких глухих дебрях путники слышат вдруг чей‑то жалобный плач и устремляются на помощь неизвестному бедолаге. И больше никогда не появляются.

Плач не умолкал, а с каждой минутой становился даже сильнее.

Все трое переглянулись. Будь у них побольше сил, сломя голову ринулись бы прочь, как лоси. Но сейчас они разве что с трудом смогли бы пройти сотню шагов…

Оставалось лишь два выхода: или сидеть и покорно ждать своей участи, или идти навстречу неведомой опасности.

Первым выбор сделал Сержант, бесшумно поднявшись и со зловещей ухмылкой передернув затвор «дракона».

Рядом с ним встал Барбос, в одной руке которого оказался топор, а в другой нож, коим он собирался открыть консервы.

А несколько секунд спустя к ним присоединилась и Муха, отчаянно припоминавшая приемы всех видов единоборств, которые ей довелось изучать.

И все трое осторожно двинулись туда, откуда доносились жалобные всхлипывания.

Поначалу капитан Кириешко проклинал свое самомнение и дурацкое желание сократить путь, толкнувшее его попереть прямиком через треклятое болото. Понадеялся на опыт юности, которую провел в Карелии, дурень!

Потом только матерился про себя. А дальше и на это сил не осталось.

Но тогда, в начале пути, он был бодр и весел, предвкушая скорый отдых в поселке оленеводов.

Увы, он не понял, что удача отвернулась от него капитально и, кажется, навсегда.

Прошло не более получаса полета, как ни с того ни с сего глайдер вдруг начал терять высоту, а цифры на индикаторах тяги устремились к нулю.

Несколько секунд Кириешко не понимал, что происходит, пытаясь выровнять машину.

Слишком поздно он догадался, в чем дело, и посадка получилась довольно жесткой. Сам капитан не пострадал – мгновенно надувшиеся спасательные мешки уберегли его от ушибов и переломов. Но машина повредилась весьма ощутимо, а главное – сотрясение вывело из строя аппаратуру связи, и без того старую.

Вскрыв двигатель, Кириешко полностью подтвердил свои подозрения: ровно пополам треснула гравицапа[1] – сердце любого глайдера.

Поломка крайне редкая и фатальная – восстановить расколотый кристалл абсолютно невозможно.

В довершение всего разбился его драгоценный ноутбук, через который можно было бы выйти в Глобалнет и связаться хотя бы с центральным офисом родной конторы.

Потом он с нецензурной бранью рылся в багажном отсеке, выкидывая вон разнообразное барахло – от примуса и палатки до завалявшегося за кожухом маневровой турбины пожелтевшего похабного комикса. Передатчика или, на худой конец, мобильной трубки, там, естественно, не было.