В напряженную тишину ворвался первый глубокий аккорд, которым он захватил нас вместе с пространством всего зала.

– Не стойте вначале на месте, ведите мысль всё время дальше, – заявил он, сняв руки с клавиатуры. – Попробуйте ещё раз. Только прошу Вас, не пытайтесь копировать меня, услышьте сами этот аккорд. Вы сами должны это почувствовать. Это ощущение намерения должно родиться прежде, чем Вы создадите звук. Когда мы что-то хотим сказать, то изначально чувствуем, с какой интонацией мы будем начинать и заканчивать наше предложение. Так же и в музыке. Представим, например, что в этом вступлении сонаты Бетховен говорит о том, что время идёт, а мы вместе с вами проходим сквозь него. Всех нас когда-то не будет, а этот мир будет крутиться дальше: – Какое у Вас рождается чувство во время этой мысли?

– Чувство грусти или потери, – ответил Вова.

– Во-о, молодец, – протянул профессор. – Можно также сказать, что это ощущение мимолетности бытия человека, ведь в конце жизненного пути он расстаётся со всем. Вот и попробуйте передать мне это через звук.

После целого часа занятий над программой Вовы, когда все поставленные задачи были выполнены, зал оглушили аплодисменты.

– Кто следующий? – спросил Артём Иосифович, посмотрев на Анну Михайловну.

– Светочка, где ты там? Иди! – позвала её из зала Анна Михайловна.

С места встала и поспешно пошла на сцену Света Третьякова – очередная ученица всё той же Анны Михайловны.

– Ты должен пойти испытать свой шанс, а вдруг ты попадёшь к нему в класс? – прошептал мне на ухо Вова, усевшись возле меня.

– Вова, ты сам себя слышишь? Я бы мог на это рассчитывать, если бы играл так, как ты или Света, – отказывался я, подперев висок указательным пальцем. – Тем более Лебедь меня туда не пустит.

– А ты спроси у неё.

– Ага, уже.

– Мальчики! – прилетел к нам возмущенный голос Анны Михайловны. – Можете не шептаться? Имейте уважение к Свете, она сейчас будет играть.

– Извините, – коротко ответил Вова и тут же тихо перекривлял её после того, как она отвернулась.

– Нет, я думаю, они даже могут поговорить, поскольку я хотел бы сделать перерыв на десять минут, – заявил Артём Иосифович.

– Без проблем! – произнесла Анна Михайловна и зал наполнился негромким шумом.

– Давай, спроси сейчас у неё! – налёг на меня Вова. – А вдруг разрешит, – чуть слышно вымолвил он, заметив приближение Анны Михайловны.

– Здравствуй, Саша. А ты почему здесь, ты же не участвуешь в мастер-классе?

– Здравствуйте, Анна Михайловна, да я так, решил прийти поддержать творческую атмосферу.

– Угу, ну ясно, – кивнула она головой, – Вова, молодец, хорошо сыграл. Потом с тобой наедине обсудим все детали. В целом я думаю, что ты Артёму Иосифовичу приглянулся.

– Анна Михайловна, скажите, а можно пусть потом выйдет Саша сыграет?

– Ну, если бы он мог что-то сыграть, возможно он бы вышел и сыграл.

– Так он может.

– Вова, то, что вы с Сашей лучшие друзья – это прекрасно, но то, что вас двоих природа наградила по-разному – ни ты, ни я, ни он сам в этом не виноваты, – сухо произнесла она. – На этом мастер-классе играют только самые сильные из этой школы. К сожалению, Саша в эту категорию не входит, – отрезала она и удалилась к выходу.

– Жаба, – тихо выругался Вова, прищурившись ей в спину, – даже шанса не дала…

С Анной Михайловной я был полностью солидарен: я точно не входил в категорию сильных учеников, но то, как она это только что произнесла, заставило меня задуматься, как бы ей за это отплатить. И этому страстному желанию не давал угаснуть Вова, который упорно продолжал дальше уговаривать меня испытать свой шанс.