Но ключ куда-то запропастился всерьез. Его искали дети, Вера, сам Григорий Фёдорович и, возможно, даже кошки. Смотрели под лестницей, на книжном шкафу, на кухонных полках, в кастрюлях, сковородках и в чайном сервизе. Были вывернуты наизнанку все карманы у толстовок с черепами, единорогами и Эйфелевой башней. Найдено огромное количество забытых интересностей. Лиля в собственной рыжей куртке обнаружила щипчики для бровей, исчезнувшие месяц назад. Полина открыла способность находить дырки в карманах (обрадовавшись этому таланту, Григорий Фёдорович тут же вручил ей шкатулку с нитками и пару иголок). Особенно старалась младшенькая – ей нравилось быть в процессе. Старшие же, для видимости побродив по дому и обнаружив под кроватью незнакомого котенка, под предлогом уроков тихонечко перетекли в свои комнаты.

Видимо, то же теперь будет и с вантузом.

Надежда Николаевна с порога стала перечислять собственные успехи: сходила к гинекологу у которого не была полтора года, записалась на массаж стоп.

– Говорят, это неземное блаженство! Хочу испытать. И еще, представляете, Вера Никитична, записалась на биорезонансную диагностику. Пора заняться своим здоровьем. Вышла наконец в люди!

Выслушав это бравурное вступление и согласно покивав по поводу того, что забота о здоровье – важный шаг к нормализации жизни, Вера Никитична спросила, удалось ли ей прочитать рассказ Урсулы Ле Гуин.

Голос Надежды из ликующего и радостного тут же стал глухим – как будто большой воздушный шарик стали запихивать в узкую трубу. Шарик сопротивлялся. Внутри него менялось давление, он деформировался и, казалось, из последних сил держится, чтобы не лопнуть с громким, резким хлопком.

– Знаете, Вера Никитична, он у меня вызвал двойственное впечатление. С одной стороны, ситуация похожа на то, что происходит с Катей и с нами, – голос еще более замедлился, слова выталкивались с трудом, – и я в позиции жителей города. Но я не знаю, что с этим делать. Да, это неправильно, умом я понимаю, но ничего не могу сделать. Ни-че-го.

Вера почти физически почувствовала, как открылась невидимая дверь и в кабинет опять вошли ватность, тягучесть и безысходность. Воздух сгустился до состояния резины, которую невозможно вдохнуть.

– Надежда Николаевна, мы не берем сейчас то, что правильно или неправильно. Мы работаем с тем, что вы увидели в этом рассказе и как это откликнулось у вас.

Воздух со свистом вошел в легкие. Морок немного рассеялся.

Надежда опустила глаза.

– Я поняла, что есть город, наполненный множеством счастливых людей. Но по какой-то причине их счастье зависит от страданий маленького слабоумного ребенка, заточенного в подвале башни. Он просто сидит там и сходит с ума дальше, пока они все живут обычной жизнью, прекрасно зная о нём.

Вера слушала, неторопливо кивая. Рассказ Надежда явно прочитала.

– Хорошо. Но что в этом рассказе задело вас больше всего?

– Что были те, кто жил в городе и соглашался со страданиями ребенка. Попадались и такие, кто уходил из города, не в силах жить рядом с этим. Но никто не остался и не освободил ребенка, не поднял бунт.

«Бунт в защиту ребенка», – черкнула Вера Никитична в своем блокноте. Интересно.

– А как бы вы это сделали, если бы оказались в городе?

– Нет, я не революционер, я не знаю, как это делать. Но те, которые уходят, – они убегают от решения.

– Согласна, – снова кивнула Вера. – А от чего убегаете вы?

Надежда вдруг резко подняла на нее глаза. Несколько секунд помолчала, а потом тихо сказала:

– От близости.

Вот как.

– Почему?

– Боюсь привязываться к людям.