От мерзкого звука у меня свело зубы —  да так, что, кажется, склинило намертво! Мелькнула крамольная мысль, что если закрываться они будут также, то лучше пусть за чудище за забором и впрямь нас всех убьет, чем выслушивать такое еще раз!

...но пса я на всякий случай притянула к себе ближе за загривок —  чтобы не вздумал уйти и оставить меня наедине с лесной жутью!

Вползшее во двор существо оказалось огромным. Теперь я отчетливо видела, что оно выше забора —  только, пока оно находилось снаружи, этого не было видно.

Оно больше всего напоминало переплетение корней и ветвей, и двигалось то ли шагом, то ли ползком. И перед собой оно толкало… бочку? Деревянную такую, классическую бочку. Составленную из досок, обитую обручами.

—  Прими, хозяйка. И будь милостива.

Рот у существа формировался все из тех же веток и корней, и когда оно говорило, над этим ртом, больше напоминающим пасть, угадывались глаза, но на этом всё, сходство с живым существом заканчивалось.

Оно поклонилось —  видели когда-нибудь, как кланяется куча ветвей размером побольше дома? Нет? Это вам повезло! —  развернулось, и пошло-поползло обратно, а за ним, в сгущающихся сумерках, толпилась очередь из других существ, пришедших на поклон к ведьминой преемнице.

Тоненькая, зеленоватая девушка в венке из пестрых цветов, поднесла сплетенную из травы корзинку, полную птичьих яиц.

Она была удивительно красивой —  только спины у нее не было.

Огромный волк, настороженно поглядывая на замершего подле меня пса, сложил у крыльца задранного оленя.

Существа, похожие на лисиц…

Существа, похожие на девушек с перепончатыми руками и ногами.

Существа, похожие на медведей.

Существа, не похожие ни на что.

Они подходили, оставляли подношение, просили милости и уходили.

Темнело.

Загорались на заборе  глаза у черепов  — по очереди. У одного. У другого. У третьего…  и чем больше их вспыхивало красным, тем меньше вермени оставалось сумеркам —  тем ближе подходила ночь.

Тянулась вереница существ, лесных, речных и болотных. Росла гора подарков у крыльца.

Скреблась тревога: ворота нужно закрыть до темна. 

Ворота обязательно нужно закрыть до темна!

Знание было таким естественным, что меня даже не удивляло, откуда оно возникло —  потому что оно было полностью логичным. 

Власть властью, милость —  милостью. А свой дом нужно держать под защитой! Особенно ночью, когда входит в силу… всякое.

Закрыть ворота нужно обязательно до того, как окончательно истают сумерки!

И замерев неподвижно (хотелось бы сравнить себя с античной статуей, но честнее будет —  с садовой скульптурой), я мысленно приказывала ходокам поторопиться.

Ноги затекли, спину свело от напряжение —  и оно тупой тянущей болью отдавало в затылок.

Плечи ровно, подбородок высоко, взгляд прямо. И в позвоночнике у меня не стальной стержень, накатывающая от пришельцев жуть выковала из него меч, и меч этот —  я, страшный, несгибаемый, обоюдоострый. И нет здесь мне ни равных, ни противников —  оттого и не кланяюсь я никому, оттого и отводят взгляды те, кто осмеливается взглянуть мне в глаза, все до единого.

Я не склонюсь, не поддамся. Не уступлю.

Но даже сквозь это упрямство, составлявшее мою суть сколько я себя помнила, звенела, грызла тревога: ворота. Ворота нужно закрыть до темноты!

И я, опасаясь нарушить мрачное молчание обряда, напирала безмолвным требованием: быстрее. Быстрее. Быстрее!

В глазницах последнего черепа, еще черных, едва заметно мерцали красные искры.

И едва вереница явившейся на поклон нечисти-нелюди втянула хвост в створ ворот, едва последний из них покинул подворье, растворившись на фоне залитого ночным мраком леса, я рявкнула-выдохнула: