Возвращаясь к шапкам и пилоткам: по одному головному убору, а именно головной убор определяет форму одежды в армии, то есть пилотка – значит летняя форма одежды, шапка – зимняя, можно было определить не только время года. Был приказ Министра обороны о переходе на зимнюю форму одежды, все – жарко не жарко, ходи без шинели, но шапочку надень. Так вот, по одному головному убору можно определить и срок службы с точностью до полугода. Часто салабон натянет пилотку чуть не по самые уши, тогда слышишь приказ:

– Сними пизду, надень пилотку!

И точно, было похоже на это самое, если натянуть пилотку, как тюбетейку. Но весь этот опыт, все эти тонкости придут со временем, а пока я был салабоном.

К вечеру на продскладе снова, как и вчера, начали собираться хозвзводовские пацаны. Наверное по традиции, водитель хлебовозки привез вино, у этого водителя была странная для моего уха фамилия Гейнц. Я был уже почти своим, сидел за столом на равных.

– Не поняль!? – я обомлел, в двери появился Сапог, – Почему салябонь с дедушками курит?

– Остынь, Сапог, – Шиян ему.

– Как остынь? Непольожено!

– Польожено! – передразнил его водитель хлебовозки, – кончай цирк, не в роте. Хочешь, лучше я тебе новый анекдот про молдован расскажу?

– Не хочу, фашист урюкский! – совершенно без злобы.

Сапог уже улыбался, подал мне руку и представился:

– Костя Сапог. Сапожник! – гордо.

– Гена. Гена Руденко.

Костя был совсем не страшным, сам родом с забитого молдавского села, образование не начатое среднее, акцент ужасающий. Все молдаване припадают на мягкое «л», у Кости же это было как «лььььь» и говорил он по типу «моя твоя ходи кино». Надо заметить, что в Одессе все анекдоты про молдаван, как в России про чукч и Урюпинск. После всех матов, перечисления родственников оппонента и типов сожительства с ними драка обычно начинается после последнего, самого тяжкого оскорбления: «да, ты же молдован!!!» и вот уже слеза размазывается рукавом по грязному лицу и с криком «а ты кто такой?!!!»… ну, дальше все знают.

Несмотря на знакомство с Сапогом, ночью я, как и другие салабоны, маршировал в трусах по взлетке, принимал «упор лежа», отвечал в поэтической форме на «вопрос» – «день прошел», отжимался и отбивался^>49 на время. А следующим утром меня поставили на полы и я мыл свою часть полов по соседству с боксером-тяжеловесом Сергеем Войновским. Работать, как меня научили в хозвзводе, это «не западло», «западло» другим прислуживать. Как говаривал товарищ Чацкий: «служить бы рад, прислуживаться тошно».

– Ну кто так моет поль? – в майке, тапочках и галифе за нашей спиной появился Сапог, – Так, Руденька неси ведро чистый вода.

Я принес.

– Вот, как надо! – с этими словами Сапог, к моему ужасу, выплеснул сразу все ведро на пол, схватил тряпку и начал ловко вытирать воду. Тряпка быстро намокала, он ее часто выкручивал в ведро, только когда ведро снова стало почти полным, но уже грязной воды, Сапог удовлетворенный разогнулся. На 25–30 квадратных метрах пол сиял, прошло буквально три минуты.

– Меня дедушка Хасан гоняль, он мне два зуб выбиль, я весь казарма мыль, – радостно сообщил он нам с Серегой.

– Рота, выходи строиться на утреннюю проверку, – заорал дежурный по роте. На этот раз и я не успел начистить сапоги, а надо бежать. На аллее, пока мы строились, хмуро выхаживал Корнюш. Наконец мы замерли, он обвел нас тяжелым взглядом.

– Предупреждаю, сегодня утром Людка не дала, буду ебать всю роту.

По строю шелест недовольства неизвестной мне Людкой. Из казармы прибегает опоздавший заморыш-салабон, очевидно с уборки туалета.

– Товарищ прапорщик, можно стать в строй?