Мы вышли на улицу, перед казармой справа находилась курилка – небольшой пятачок асфальта со вкопанной наполовину железной бочкой и деревянная скамья вокруг. Сержант показал место для петлиц и прочих знаков различия, показал, как подшивать подворотнички, как закрепить две иголки в пилотке, намотав на одну из них белую, а на другую черную нитки. Посоветовал сразу проверить, насколько крепко пришиты все пуговицы. Совет был дельным – всё держалось на соплях.

Просто размочаленными зубами кончиками спичек, окуная их в раствор хлорки мы подписали всё: пилотки, гимнастерки, галифе, сапоги, брючные ремни из брезента, даже тапочки, только ремень из кожзаменителя, который наружный, с пряжкой, мы подписывали шариковыми ручками.

– Строиться на взлетке!

Взлёткой, оказывается, называется полоса линолеума, проходящая через всю казарму, прямая и длинная, действительно как взлетная полоса.

Старшина выдал нам постельные принадлежности, все новое, кроме матрацев и одеял. Сержант показал место, где должно разместиться наше отделение. Мы с Серегой заняли две соседние верхние койки – внизу уж очень было сумрачно и неуютно. Неудобно было только дотягиваться до тумбочек, в которые мы бросили свои оставшиеся гражданские вещи. Начали тренироваться застилать постель. Все достаточно обычно, как в пионерлагере, но после заправки одеял, все линии надо было «отбить» до придания им прямых углов такими специальными дощечками – гладилками. А три полоски в ногах на одеяле должны были оказаться вровень на всех постелях, в одной линии должны были быть и подушки. Вот она красота, которая спасет мир!

Не успели мы закончить, как казарма наполнилась шумом, топотом сапог, с улицы ломились люди. Пришёл наш сержант, приказал умыться и выходить строиться на улицу. Туалет состоял из двух помещений, сначала проходная умывальная, где посреди комнаты одна длинная труба с кранами на две стороны, под которыми находились некогда эмалированные жестяные раковины, штук так по восемь с каждой стороны. В углу комнаты – место для мытья ног. Горячей воды не предусматривалось. Второе помещение, собственно туалет, слева от входа длинный писсуар, над которым из дырочек в трубе непрерывно текла вода, оставляя несмываемый ржавый след на облупившейся плитке, а напротив, шесть загаженных кабинок с дверьми настолько низкими, что видно было голову сидящего там человека. Выбегая из умывальника, я подумал: «Боже, неужели я вечером доберусь до этого места и смогу помыться, пусть даже только холодной водой, пусть только до пояса!»

Вместе с другими, незнакомыми мне пацанами, но явно тоже салагами, мы вместе высыпали на улицу и неуклюже попытались построиться.

– Ро-ота! Смирно! Вольно! Разобраться по росту! – два сержанта, наш и незнакомый, приводят нас к общему знаменателю.

– Так, рота!… Разойдись! – в недоумении мы только расслабились. – Отставить! По команде «разойдись» боец должен покинуть место, где он стоял в течении трех секунд. Разойдись! – сбивая друг-друга мы разлетелись в разные стороны.

– Рота! Становись! Становись – значит надо принять строевую стойку… Военный, – сержант стал напротив одного из наших бойцов, – строевая стойка – значит пятки вместе носки врозь на ширину носка сапога. Сведи пятки вместе, блядина пузатая! Ремень, ремень затяни. Потуже. Туже, я сказал! Ты че, охуел?! Туже!!!

Боец затянул ремень так, что гимнастерка ниже ремня встала горизонтально, как пачка у балерины.

– Разойдись!

– Рота, становись! Медленно, военные. Будем тренироваться. Равняйсь! Смирно! Нале-е-во! Шаго-ом марш! – снова через плац, поворачиваем налево, направо, – На месте-е стой! Напра-а-во! – перед нами две ступеньки и дверь в столовую – Слева по одному, бего-о-ом… марш!