На завтрак сотрудники собирались недружно, протирая глаза – в отличие от обеда и ужина, когда люди шли за стол стройными рядами. Но еще до завтрака по лагерю сновали отдельные личности с ведрами, полными рыбы – животные тоже привыкли завтракать с утра пораньше.

Вообще, если говорить о том, чем благоухает дельфинарий, то можно утверждать наверняка, что в нем всегда, постоянно пахнет рыбой. Этот запах иногда еле уловим, иногда более заметен, но не слишком навязчив. Рыбой – почти исключительно ставридой – питаются практически все обитатели биостанции. Ее поглощают в огромных количествах дельфины и котики; гренландского тюленя, жившего в баке и отказывавшегося от еды, кормили рыбным фаршем из цельной ставриды, которую Инна прокручивала на обычной мясорубке. Обитавшие в дельфинарии кошки, с которыми на словах боролись, но которые тем не менее каждый год приносили обильное потомство, с удовольствием замаривали червячка той рыбкой, которую им удавалось стащить. Даже постоянно жившие в Ашуко собаки с удовольствием ели рыбьи головы. А чего уж говорить о людях – они готовили себе рыбу во всех видах: они ее жарили, солили, коптили, а когда среди паков ставриды вдруг попадалась более нежная скумбрия, это был настоящий праздник. Насколько я помню, рыба на биостанциях нас всегда спасала: тренеры и младшие научные сотрудники во все времена относились к мало оплачиваемой категории населения, а ставрида нам ничего не стоила. С другой стороны, объесть дельфинов было невозможно: все равно из-за аварий на линии энергию у нас периодически отключали, и огромные рыбные холодильники замолкали. Тогда в лагере воняло не просто рыбой, а тухлой рыбой. Рыбный дух проникал всюду; даже у Славика в лаборатории, где стояло множество приборов, пахло рыбой; я долго не могла понять, почему, пока не обратила внимание на стоявшую в углу клетку – там сидела чайка, с которой Славик работал. Она воняла, как протухшая селедка.

Тем не менее этот запах не вызывал отвращения и не отталкивал, а воспринимался как должное: конечно, не французские духи, но вполне терпимо. Мы привыкли к этому благоуханию, это был нормальный запах нашей работы; так в булочных пахнет хлебом, а на бензоколонке – бензином, и человек чаще всего воспринимает свой «рабочий» запах, как должное. И я, которая у себя дома не выносила того амбре, который стоит во всей квартире, когда жарят рыбу, я, которая согласна была разделывать селедку только в противогазе, в Ашуко совершенно спокойно сама чистила ставриду и даже при необходимости могла что-нибудь из нее приготовить – но только при очень большой необходимости.

Поварихи на этот раз были в дефиците: сменщицы Вики и Ники так и не объявились, – и девочкам пришлось бы туго – если бы не их неунывающие характеры и не дружная помощь всего коллектива биостанции. После завтрака дежурная повариха выносила на длинный

обеденный стол те продукты, в основном овощи, которые нужны были для приготовления обеда – в кухне было настолько жарко, что она казалась чем-то средним между сауной и русской баней, – и кухарки старались проводить как можно меньше времени рядом с раскаленной плитой. Но в одиночестве стряпуха обычно оставалась недолго. К ней обязательно кто-нибудь подходил попить водички или переброситься парой слов, пользуясь перерывом в работе, а кончалось это тем, что он брал в руки картофельный нож, и дальше дело шло уже веселее. У Ники и Вики был совершенно разный стиль вербовки таких добровольцев. Вика заговаривала волонтерам зубы. Глядя на нее, на то, как она, размахивая ножом и не забывая при этом мелко-мелко крошить лук, ведет ученые или – тогда в глазах у нее появлялись смешинки, – псевдоученые разговоры, трудно было представить себе ее совсем в другом виде: сидящей не на деревянной высокой скамье с болтающимися в воздухе голыми ножками, а за письменным столом в казенном кабинете с покрашенными в мрачный