Наверное, в прошлой своей жизни я была дельфином – настолько я люблю плавать, и особенно плавать в море, в соленой воде, а не в реках и особенно не в бассейнах (после моей спортивной карьеры у меня к ним отвращение, я просто не выношу запах хлорки). Я люблю море в любую погоду – и гладкое во время штиля, когда поверхность его похожа на голубоватое зеркало; и тогда, когда ветерок поднимает легкое волнение и все оно до самого горизонта кажется подернутым легкой рябью; и тогда, когда волны в белой пене с шумом разбиваются о берег и ты покачиваешься на них, заплыв подальше от кромки прибоя; и, конечно, во время шторма. Во время шторма я люблю море больше всего. Мне доставляет наслаждение и бороться с могучими валами, и подстраиваться под них – так, чтобы они сами несли меня к берегу, когда мне кажется, что настало время вылезать. Как мне нравится оседлать такую волну и, часто-часто взмахивая руками, мчаться на ней верхом, а, соскользнув с нее, расслабиться – до следующей волны! Я не боюсь штормового моря, как не боюсь моря вообще – на глубине я ощущаю себя в полной безопасности, и мне кажется, что со мной здесь никогда ничего не случится. Хотя несколько раз я попадала в сильные течения, которые направлялись куда-то к берегам Турции, и мне потребовалось напряжение всех сил, чтобы выгрести назад, я всегда была уверена, что все окончится благополучно. Море – это моя стихия, и мне, очевидно, суждено быть повешенной, но никак не найти свой конец в воде.

На этот раз море было гладким, как стеклышко, только вот температура воды несколько дней не поднималась выше шестнадцати градусов. Асино состояние сильно нас беспокоило, и нам постоянно приходилось с ней возиться. В последнее время она стала какая-то скучная, часто опускалась на дно каракатицы или стояла без движения на глубине, отказываясь от еды – у афалин это верные признаки нездоровья. Не надо думать, что это мы ее «довели» до болезни – в природе дикие животные тоже, как и люди, болеют, в неволе они часто живут намного дольше, потому что их лечат, а при отлове в сети обычно попадают ослабленные звери.

Мы с Инной Вертоградовой вплотную занялись лечением Аси: то готовили для нее специальную рыбку, начиненную таблетками витаминов, то делали ей уколы антибиотиков. И то и другое было очень непросто. Во-первых, наша жеманница к бортику каракатицы за едой подплывать не желала, поэтому приходилось плавать вместе с ней и кормить ее с рук. При этом Ася широко разевала свой зубастый рот и требовала, чтобы рыбку клали ей прямо в пасть. У меня создалось впечатление, что она при этом давала задний ход и внимательно следила за мной: успею или не успею? Естественно, я часто не успевала – и почти никогда не успевала сунуть ей в рот рыбку с начинкой. Потом она с удовольствием наблюдала, как я ныряю и ползаю по ложному дну, собирая эту несчастную ставриду, чтобы она, не дай Бог, не загнила.

С уколами было еще сложнее. Уколы дельфинам делать даже труднее, чем детям – они точно так же не любят эту неприятную процедуру. Есть несколько способов ее произвести: во-первых, можно вытащить животное из воды, что весьма непросто – они весят в среднем под два центнера, и в такой операции обычно участвует вся мужская часть населения биостанции – и сделать инъекцию лежащему на носилках дельфину. Гораздо проще спустить воду в бассейне и быстро сделать все, что нужно, пока бассейн моют (воду полагается менять каждый день). Но что делать, если вольер находится в открытом море? Тогда дельфина либо зажимают в угол на мелководье и удерживают его там, пока ветеринар не вколет ему нужное лекарство, либо подплывают к нему со шприцем в рукеи стараются вонзить в него иголку прямо на плаву.