. Тем не менее, крайне сомнительно, чтобы священство в отличие от епископата жило более праведной жизнью. «Вопрошание» Кирика Новгородца, «Слово некоего Христолюбца» и канонические рекомендации митрополитов Георгия и Иоанна, изобилующие статьями, посвященными далеко небезупречному нравственному образу духовенства, не позволяют идеализировать среду клириков. Летописная запись 1097 г., сообщающая о результатах переговоров киевской делегации при участии митрополита Николая с князем Владимиром Всеволодовичем Мономахом, не без юмора сообщает о княжеском снисхождении при рассмотрении им дел, связанных с бесчинным поведением священства и монашествующих: «Володимеръ же такъ есть любьзнивъ. любовь имѣӕ к митрополитомъ. ї къ епискупомъ. паче же черноризецькии чинъ любѧ. и приходѧщаӕ к нему. напиташе и напоӕше. акы мт҃и дѣти своӕ. аще кого видить или шюмна. или в коѥмь зазорѣ и не ѡсужаше. но все на любовь прикладаше. и втѣшаше»[30]. Не видится духовенство идеальным и в Печерском Патерике, приковав к себе внимание Б. А. Романова, посвятившего приватной и публичной жизни древнерусского духовенства одно из своих лучших исследований[31]. Отчасти молчание летописей о духовенстве может извиняться более низким социальным статусом священства в сравнении с епископатом. И все же едва ли данное объяснение достаточно убедительно. Священники, монахи и игумены неоднократно появлялись на страницах летописей. При этом число таковых упоминаний не уступает числу упоминаний о епископах и митрополитах[32]. Поэтому отсутствие летописных упоминаний о святительских судах над священнослужителями нуждается в дополнительных исследованиях. Это особенно примечательно, если учесть, что история церковно-политического противостояния, связанного с именем Климента Смолятича, сохранила упоминание о наказании рукоположенных русским митрополитом диаконов[33]. Следовательно, отсутствие письменных свидетельств о святительских судах над духовенством нуждается в объяснении.

Аналогично обстоит вопрос и об отсутствии святительских судов над мирянами, или теми, кого можно было принять за таковых. В данном отношении показательна расправа над волхвами во время событий 1068–1071 гг. Летописание недвусмысленно сообщает, что расправу над выступавшими против духовенства и новгородского епископа волхвами совершали не церковные суды, а князь[34], или, в случае расправы над белозерским «кудесником» – княжеский боярин Ян Вышатич[35]. Если в случае новгородского волнения убийство волхва не было судебной расправой, а стало результатом примененной князем Глебом воинской хитрости, то в истории белозерских волнений все обстояло сложнее.

Местный волхв был взят в плен Яном Вышатичем и, в целом, мог быть передан Церкви[36]. Однако вместо этого боярин сам совершил над волхвом суд[37]. Впрочем, Уставы Владимира предоставлял Церкви право суда лишь над христианами[38]. Поэтому при всей двойственности закрепленного пожалования[39] боярский суд над волхвом в этом контексте видится оправданным.

Пожалуй, самый интересный вид суда, след которого обнаруживается в истории Печерской обители, это монашеский суд, собранный старцами обители ввиду опасения того, что один из братии, преп. Никита, впал в духовную прелесть[40]. Примечательно, что именно этот суд не встретил в описываемый период никаких существенных возражений и не заслужил негативных оценок современников.

Между тем, следует отметить, что древнерусские источники далеко не всегда сообщают о совершавшихся судах с желаемыми историками подробностями. Например, южнорусское летописание умалчивает о состоявшемся в Киеве суде, организованном митрополитом Ефремом над епископом Лукой Жидятой. Впрочем, оно умалчивает и о самом митрополите. Обо всем произошедшем известно исключительно из Новгородского и позднего общерусского летописания