Тут я проснулся. Гляжу, дело к вечеру, поспешать надо. Добрался до Жиздры: и впрямь река разлилась во всю ширь, и моста нигде не видать. Тихо кругом, только месяц по воде серебряный след стелет. Помянул тут я свой сон, смотрю вправо – и впрямь, будто дорожка через всю реку тянется. Перекрестился и пошёл.

В монастырь ночью идти постеснялся, а постучался к приходскому священнику. Так, мол, и так.

– Как же ты через речку-то перебрался?

Я сказал. Посмотрел он на меня и говорит:

– Пошли сперва помолимся.

И что же оказалось? Не было там никакой дороги. Дивны дела Твои Господи. Я и сам поутру бегал глядеть и крепко задумался…

Но думай, не думай, дело сделано, жить дальше надо. Пошёл я в монастырь и долго, помнится, не мог отыскать могилку старца Макария. Гляжу – отрок бежит. «Не знаешь, милый, где могилка старца Макария?» – «Как, – отвечает, – не знать!» И свёл меня.

Кто бывал в Оптиной, знает, какое это живописное, райское место. Среди высоких сосен, на высоком холме, с которого хорошо было видно не только сиявшую на весеннем солнце Жиздру, но и все дали, всё Божье творение. На всём, казалось, лежала Его незримая печать. Про скит и говорить нечего. Тропинка туда не зарастала никогда и широко бежала среди высоких, покачивающихся и поскрипывающих на ветру сосен. Пока, бывало, идёшь, о многом передумаешь. У хибарки, с наружной стороны, возле крылечка всегда толпился народ. Попасть к старцу было почти невозможно.

Я ходил на все службы, а между ними в скит, и всё никак не попадал к отцу Амвросию. Побывал у отца Иллариона, утешился его беседой, у отца игумена Исаакия тоже был, а вот батюшку Амвросия всё никак не мог увидеть. В последний день, помнится, отстоял я две литургии и горячо молился. Обратили на меня внимание монахи, позвали к себе в трапезную, накормили. Вернулся я в гостиницу, взял котомку, чтобы идти, достал напоследок матушкино благословение, опустился на колени и сказал:

– Владычице, помоги побывать у отца Амвросия.

И слышу внутренний, голос: «Иди, он тебя ждёт».

Скоренько собрался я, спешу. Народу, как всегда – не протиснуться. Подошёл я, стою, выходит Божий старчик на крылечко и зовет меня по имени. Я оборачиваюсь, может, думаю, кого другого кличет. А он:

– Да тебя, тебя кличу, садовая голова!

Народ расступился, я как во сне прошёл следом за старцем в келью. Усадил он меня на диванчик рядом с собой и говорит:

– О матушке не горюй. Невесту оставь. Отец отпустит. Мнится, есть у тебя четыре тайных греха, давай-ка поскорее выкладывай, а в Белых Берегах отговеешь и причастишься. И помни, хотя в Царстве Небесном и посажён для тебя дуб, вроде того, на котором любил в детстве сидеть, только растить тебе его придётся самому. Иначе не бывает: терпение и труд всё перетрут. Трудись и ты.

И, благословив, отпустил.

После причастия в Белых Берегах я заболел. Меня отправили в больницу в Брянск, дали знать отцу. Увидев меня, батюшка так поразился, что каждый день ходил в церковь молиться о моём выздоровлении. От лекарств я отказывался и лишь Владычице молился. Доктора, выйдя из себя, отказались меня держать и отписали в монастырь, чтобы забрали такого упрямца и неслуха. Из монастыря прислали записку: «И нам не надо такого послушника».

Тут уж я взмолился не на шутку: «Царица Небесная, помоги!»

И пришла Владычица во сне, коснулась горячей моей головы и сказала: «Ничего, поживёшь ещё…» Повернулась и пошла. И вижу я, будто всё пропало, и вошла Она в дивный сад. Двери закрылись. Потянулась моя душа за ней. И, как это бывает во сне, поднялся я на воздух и вмиг очутился на ограде. Смотрю, Божия Матерь беседует с Дивным Отроком, и ангелы тут стоят, опоясанные цветными лентами. Сажают ангелы деревья, приговаривают: «Сюда никто не войдёт, если Владычица не возьмёт». И слышу я знакомый голос: «И на его имя деревце посадите». На моё то есть. Обрадовался я, свалился с радости в сад с ограды и проснулся…