Ксор задумчиво пережевывал жесткий кусок, пытаясь осмыслить удовольствия от поглощения жареной дохлятины. К нему склонился неунывающий Генеш.

– Тебе доводилось слышать звуки, что порой доносятся из становищ тварей?

Ксор мрачно склонил рогатую голову, его мысли сейчас были заняты другим.

– Заметил, что они организованы и подчиняются определенным правилам? Ритму. Да, именно так я бы назвал это. Что если совместить их со стихами, по-моему, получится нечто забавное?

– А тебе не кажется, что им вообще ведомо много большее, они гораздо опытнее, осведомленнее нас? Что нам известно о них? Мы на шаг позади в познании вещей и вынуждены по большей части только перенимать уже существующие понятия, чтоб объяснить открытия. А это остервенение, с каким они стремятся завладеть тем, что нам дано с рождения, что принимаем как должное, а может, даже недооцениваем.

– Куда ты клонишь?

– Впрочем, скоро можно будет забыть обо всем и дальше прибывать в блаженном неведенье, – самозабвенно продолжал Ксор. – Ведь скоро придет Океан и поглотит их, сотрет малейшие воспоминания о тех неизвестных, загадочных.…Какие знания, тайны нам нельзя, запрещено узнавать? В чем их истинная суть? Так ли эти животные бессмысленны?

– Ты выговорился, я не перебивал, теперь ответь, чего ты хочешь?

– Я должен узнать, что должно быть предано забвению, иначе не будет мне покоя, неудовлетворенность, сродни не выполненному долгу будет грызть меня изнутри, и я не знаю, к чему это приведет. Не знаю… не нахожу слов.

Ксор говорил свободно, не таясь, по-другому быть и не могло, хотя его мысли могли показаться крамолой, ставящей под сомнения сами незыблемые основы существования, но ни предательство, ни интриги не были известны тогда. Генеш и сам чувствовал зуд познания, но никогда не заходил так далеко в своих умозаключениях.

– Что до меня, – подал голос Лаа Кам, шевеля в воздухе многочисленными гибкими щупальцами. Записыватель Происходящего сидел напротив Ксора, – Я подметил, что дальнейшее пребывание снаружи скоро станет вообще невозможным ввиду зловония, имеющего место происхождения из-за великого множества все еще разлагающихся тел. Я так же заметил, как нечто копошится и шевелится там, где жизни давно уж быть не может. Я наблюдал, как это нападает на осмелившихся приблизиться. Кроме того, животные смастерили огромные луки, и хоть их стрелы не в силах причинить вред Замку, но желающих прогуляться без особой нужды под алыми небесами скоро не останется вовсе.

– Все это только заставляет меня укрепиться в своем мнении, – чуть слышно пробормотал Ксор.

Он потянулся к подносу и зачерпнул полную пригоршню червей непу, обитающих в подвалах Замка, сдавил их в кулаке. Густой синий сок пьянящей струйкой потек в подставленный подмастерьем кубок. Ксор отбросил прочь влажную лепешку и проделал процедуру дважды, прежде чем бокал оказался полон. Выполнив свой долг, служка обнажил длинные оранжевые крысиные зубы и, чихнув, удалился, волоча по плитам чешуйчатый хвост.

Периодически пригубляя напиток, Ксор размышлял, в пол уха прислушиваясь к тихому бормотанию фруктов в вазах, которому вторила мебель:

– В начале было царствие, и это царствие было Тьмой. Затем родился Хаос и живущие в Нем. О, как сладко являться чьими-то мыслями, облеченными в материю. Служить, дарить удобства.

Поздно вечером Ксор добрался до своей камеры. Первое, что бросилось в глаза – заботливо доставленные кем-то рукотворные доспехи, грудой ссыпанные в углу. Великая Мать, хоть и презирала животных, однако вынуждена была перенимать нечестивые изобретения, заботясь о сохранении жизней своих излюбленных чад, хотя сама она никогда в этом не призналась бы.