Он выдернул топор из ствола, примерился и замахнулся вновь.

Хрясь!

И все же с самого начала затеянное предприятие вызывало недобрые чувства. Он с готовностью – с радостью даже – возвратился к занятию, которое его семья когда-то отринула, и был счастлив отныне называться фермером, землепашцем, работником в Господнем винограднике. Он не мог вообразить другого более честного занятия перед лицом Господа и в собственных глазах: добродетельная и независимая жизнь в союзе с природой. Сувенирная табличка над камином отлично это описывала: Плуг на поле суть самое благородное из древних орудий. Но теперь – хрясь! – придется изменить мечте. Хотя Сарр не хотел признаваться в этом даже самому себе, одна – недостойная, себялюбивая, даже высокомерная – мысль не давала ему покоя: он не хотел становиться владельцем гостиницы. Это было неправильно, унизительно. Им с Деборой придется стать почти что прислугой, деревенщиной, нанятой безбожным хозяином…

Хрясь!

Зря он позволил Деборе его уговорить. Это она придумала найти жильца и уже настаивала, чтобы он подготовил вторую комнату. Именно она убедила его переделать старый курятник в гостевой дом и провести туда электричество («покажи гостям керосиновую лампу, и они развернутся и уедут домой»). Она написала объявление и велела повесить его на доске во Флемингтоне, несмотря на неодобрение других членов Братства, которым подобное занятие казалось происками дьявола.

И вот – хрясь! – плоды ее трудов. Скоро среди них появится чужак, незнакомец, которому непонятна их вера и безразличен избранный ими жизненный уклад. Да, он кажется достаточно вежливым, но в каждом его слове сквозит безбожие, он принес с собой вонь развращенного города, из которого так хочет сбежать. Он уже задал слишком много вопросов. Говорил слишком легкомысленно. Разумеется, он кажется образованным, – в том, что считается за образованность среди мирян, – хвалится даже, что преподает; и Деборе, несомненно, приятно будет иметь еще одного собеседника. Но – хрясь! – как знать, к чему это приведет? Дебора – добрая, богобоязненная жена, но иногда ее женская природа восстает против страха Господня. В одну секунду она ведет себя скромно, в следующую в ней вскипает кровь… Никогда заранее нельзя знать, что она вытворит. Как предупреждал пророк? Лукаво сердце человеческое более всего…

Хрясь!

Порот знал, что Дебора склонна сходить порой с пути истинного, и этот сладкоголосый учитель мог оказаться самым опасным влиянием. Утверждает, что проведет лето за книгами… От этой мысли Пороту стало не по себе. Он сам когда-то изучал книги, интересовался ими куда больше, чем хотелось бы Братству. У него до сих пор осталось несколько. Он ощущал их колдовское влияние, соблазн мирских знаний, новых идей, приятных уху фраз. Но с Божьей помощью он сумел оставить все это в прошлом. Как много раз говорили ему старшие – до тех пор, пока повторение не стало откровенно утомительным: Библия есть единственная истинная книга. Все прочие ведут лишь к праздности, а та влечет за собой остальные грехи.

Да, за чужаком надо будет приглядывать. Кто знает, что у него на уме? В машине он практически признался, что в его привычке поддаваться любому искушению, какое возникает в его жизни. Как будто пузо не выдавало его с головой! А уж как он смотрел на Дебору…

Хрясь!

Дерево застонало, расщепилось и с грохотом рухнуло на землю.

Старый автомобиль с ревом катился к городу. Гейзель управлял им как кораблем в бурю. Он ехал медленно, вытянув голову на длинной шее далеко вперед, и щурился на дорогу впереди.