– Здрасте, няня, – тихо выдавил я. – Вот, только сегодня прибыл из Лондона.

Неизвестный, отпустив меня, шагнул к нянюшке, и я невольно поежился. Более неприятного субъекта мне в жизни видеть не приходилось. Наголо бритая голова, густейшие усы, страшные брови, широкая борода лопатой, огромные плечи, одет в какое-то непонятное кавказское платье, а в руках длиннющий кинжал размером в три мои ладони.

– Что ж по ночи крадешься, хлопчик? – басовито прогудел он. – А вот снял бы я тебе башку, как бы потом перед его благородием извинялся?

– Кто там? – раздалось сверху, и я увидел своего отца, стоявшего на лестнице второго этажа. Он был необычайно худ и очень бледен, а в руках держал охотничье ружье.

– Радость-то какая, Николай Бенедиктович, – сразу откликнулась нянюшка, бросаясь ко мне на грудь. – Сынок ваш, единственный, Мишенька, из самого Лондону на родину русскую прибыли!

– Михаил? – голос отца дрогнул.

Я нежно отодвинул старушку в сторону и пошел навстречу отцу.

– Ваше благородие, ну куда ж вы встали-то?! Доктор лежать приказал.

Отец, не отвечая типу с кинжалом, прижал меня к груди. Как же давно это было в последний раз…

Я осторожно обнял его за плечи, чувствуя под теплым байковым халатом повязки бинтов. Господи, да что же здесь происходит?!

– Ты получил письмо?

– Да, папа. Но я ничего не…

– Пойдем. – Он похлопал меня по плечу. – Нам надо поговорить. Я хочу успеть многое рассказать тебе. Ты должен знать…

– Что знать?

– Правду. Ты не виноват. Не виноват в смерти матери…

Наверное, в тот момент уже он поймал меня, потому как сознание ушло куда-то в бок, ноги подогнулись и в глазах потемнело. Память яркой вспышкой ударила по вискам, и видения прошлого бросились на меня, словно обезумевшие от голода черные волки…

– Смотри, Михаил, ты уже второй раз мажешь мимо центра мишени, – укоризненно выговаривал отец маленькому восьмилетнему мальчику. – А все почему? Потому что ты боишься вспышки выстрела.

– И мне приклад в плечо больно бьет.

– А ты держи ружье крепче, и приклад вжимай в плечо, – объяснял моложавый мужчина в простом сюртуке военного покроя. – Вот так. Главное, не зажмуривайся, когда спускаешь курок. Давай-ка я перезаряжу…

– Николя! Мишель! – раздался мягкий женский голос из глубины сада. – Обед готов, не задерживайтесь.

– Да, да, душечка, уже идем, – за двоих ответил отец. – Слышал, малыш? Твоя мама зовет нас. Давай, последний выстрел и за стол.

– Но я не хочу есть. Я еще поиграть хочу.

Маленький Михаил топнул ножкой. Лето, жара. Крестьянские мальчишки звали его в ночное, а сегодня пошли купать лошадей на речку. Куда как интереснее скучной стрельбы в саду, а потом еще обеда с папенькой и маменькой. Несправедливо! Вот когда он вырастет и станет взрослым…

Отец хлопнул его по спине, с показной суровостью погрозил пальцем и еще раз указал на белеющую в двадцати шагах мишень. Мальчик тяжело вздохнул, прекрасно понимая, что старших не переспоришь. Он выпрямился, вскинул маленькое ружьецо к плечу и взвел курок…

– А-а-а-а-а-а-а! – в небо неожиданно взлетел дикий женский вопль.

Миша вздрогнул и, обернувшись, нажал на спусковой крючок. Пуля ушла куда-то в сад, в сторону дома, но побледневший отец оттолкнул его и бросился за деревья. Через минуту раздался его страшный крик, более похожий на вой раненого зверя…

Мальчик кинулся к нему, но, добежав, замер, как каменный, не веря своим глазам. Его мать лежала на траве, в десяти шагах от ступеней крыльца. На ее свежей белой блузке расплывалось непонятное красное пятно. Отец стоял на коленях, гладил ее по черным волосам и, кажется, плакал…