Никого не было…

На столе — ни следа попойки, водочный дух едва угадывался, а самое странное, что на подоконнике лежал снег, хотя секунду назад на дворе стояло лето..

“Что за чертовщина”, — с недоумением думал Алек, обходя дом и пытаясь вспомнить, что говорил Барон. Всё так быстро произошло, что даже не получилось толком осмыслить задание. Кажется, декан назвал это — Проклятие слёз… или грёз? Что-то про погружение в глубокие воспоминания, повлиявшие на судьбу. Тогда прошлое воспоминание уже закончилось и началось следующее? А моя задача узнать как можно больше о Шакале. Вмешаться и убедить этого кретина вернуться. Звучит не сложно.

Вдруг входная дверь скрипнула, вырывая Алека из мыслей и заставляя испуганно обернуться. В дом ввалился бородатый мужчина, настоящий шкаф, ростом под два метра с хвостиком, тот самый, что недавно трепал оборзевшего Койота за волосы. Незнакомец обжёг тяжёлым взглядом из полуопущенных век. Где-то этот взгляд Алек уже видел.

— Э-э, извините, что без разрешения, — начал было оправдываться Алек, но мужчина отвернулся, словно ему не было до гостя дела. Не торопясь, он стащил с себя ботинки, повесил на латунный крючок телогрейку, а потом двинул на Алека, но прошёл мимо — к мерно гудящему холодильнику и, наклонившись, стал выуживать что-то из морозилки.

Отойдя от шока, Алек с опаской подошёл к мужчине, помахал рукой, позвал на пробу. Реакции не было. Похоже, местные иллюзии его не замечали.

"Наверное, это даже хорошо, — растерянно подумал он, прикидывая, как тогда искать Павла, если спросить некого. Потому что поблизости Койота не наблюдалось.

“Надеюсь, хотя бы у Тины всё нормально. Интересно, она уже выбралась из зоопарка?" — с тревогой подумал Алек.

2. Сцена 2. По ту сторону воспоминаний

Полумрак комнаты — густо-бурый, как запёкшаяся кровь. Стены оклеены бордовым, вдоль них, друг напротив друга — две узкие кровати, между ними едва втиснулись бы пара коротких шагов. Посередине на стальной высокой ножке покачивались прозрачные пакеты с жидкостью.

Они висели, почти касаясь друг друга. Снизу — красные резиновые пробки, дальше — безвольно висящие провода капельниц, еще дальше — устрашающего вида иголки, за ними вены. Где-то раз в секунду бойкие воздушные пузырьки поднимались вверх по капельницам и исчезали в одном из пакетов. Сначала в правом, а после в левом. Это значит, очередная капля жидкости попала в кровь. Сначала Павла, а после Алека. С мертвенными лицами они лежали на кроватях, друг напротив друга, связанные “проводами” и воспоминаниями Койота.

У Павла лицо было серое и худое, кожа — бумажная. Казалось, я могу проткнуть её, если коснусь. Вены проступили ярче, сетью рек опоясывая шею и скулы. Кожа на веках стала до того прозрачной, что я могла различить как под ней мечутся глазные яблоки.

Эмон Павла выглядел не лучше. Прежде блестящая шерсть свалялась, глаза запали, а когда Койот рычал во сне, было видно насколько светлые, почти белые его дёсна, словно Эмона одолела анемия. Узы, соединяющие нас, пульсировали тревожно-красным.

На второй кровати лежал Алек. Тоже бледный, напряжённый: брови сведены к переносице, челюсть сжата до желваков. На животе покоилась раненая в зоопарке рука. Запах, прежде медовый, словно закис, обеднел. Должно быть, так пахла затаившаяся болезнь, перед тем как лихорадкой накинуться на тело.

Приглушённый свет комнаты и тёмно-бордовый цвет стен заставляли чувствовать себя запертой в склепе.

Я, точно неупокоенный дух, перемещалась от Алека к Павлу, касалась их рук, поправляла одеяла, проверяла капельницы, которые добыл и помог установить Барон. Я должна была хоть что-то сделать, как-то помочь, но ничего не приходило в голову, и от того на душе становилось муторно и тоскливо. Раньше я бы не удержала слёз, а теперь глаза были сухие, как высохшие колодцы.