– Скажу: замечательная у нас отчизна! Служить такой радостно и почетно. – Голос Громова приобрел металлический тембр.

– Какая есть, такой и служим! – Полковник ощерился и лязгнул своими керамическими зубами. – Не мы ее выбрали, а она нас! – С этими словами он вернулся на место и раздраженно покрутил головой, как бы вывинчивая ее из удушающего захвата галстука. Смахнув со стола обломки ручки, он веско произнес: – В общем, так, Гром. Честно предупреждаю: дальнейшая твоя судьба мне неизвестна, не мне ее теперь решать. Есть начальство повыше, хотя, сдается мне, ничего хорошего тебя не ждет. С учетом твоих былых заслуг могу сделать для тебя только одну вещь. Рекомендовать тебя, стервеца такого, в новое подразделение при ГУ ФСБ, оттуда тебя выковыривать будет хлопотно.

– Новое подразделение? – Предложение было слишком неожиданным, чтобы Громов смог сохранить невозмутимое выражение лица. Он и не сохранил. Его брови непроизвольно поползли вверх.

– ЭР! – Это прозвучало как резкое карканье, но полковник потрудился расшифровать: – Команда экстренного реагирования… Не думаю, что это какое-то элитное подразделение. Так, сброд специалистов по разгребанию всякого высоковельможного дерьма. – Он поморщился. – Но там тебе сейчас самое место, Гром. Уедешь в Москву, пообтешешься там немного, премудростей разных нахватаешься. Глядишь, через годик-другой вернешься. Вот в это самое кресло. – Полковник похлопал по кожаному подлокотнику и ободряюще подмигнул майору. Глаза у него при этом были печальными, как у старого сенбернара, предчувствующего свою скорую кончину.

– Я предпочел бы остаться здесь, – сказал Громов, отведя взгляд. – У нас своего дерьма навалом, родного.

– Заткнись! – Яростный шепот полковника был напряженным и свистящим, словно воздух из него выходил под давлением в несколько атмосфер. – Пока что здесь решения принимаю я! На следующей неделе к нам комиссия прибывает. Догадываешься, по чью душу?

– Что же мне теперь, в погребе отсиживаться? – невесело усмехнулся Громов.

– Не отсиживаться, а продолжать служить! И не в погребе, а в столице!

– Спасибо, конечно, товарищ полковник, но вряд ли из этой затеи что-нибудь получится. Не успеют мои документы по инстанциям пройти. – Улыбка с губ Громова никуда не делась, но сделалась кривой. – И потом, – продолжал он, – после истории с Ханом мою биографию незапятнанной не назовешь. Представляю, как обогатилось мое личное дело.

– Нет! – живо возразил полковник. – Ни хрена ты не представляешь. Это надо видеть. И читать. Твои коллеги и сотрудники на славу расстарались. С такими товарищескими характеристиками тебя теперь и грузчиком в ведомственный буфет не возьмут.

Громов пожал плечами, постаравшись сделать это как можно более беззаботно:

– Вот видите. О каком переводе в Москву может быть речь? В музей ФСБ, в качестве пугала?

– Запрос из главного управления пришел в марте, еще до твоей самодеятельности, – заявил полковник ни с того ни с сего, а потом водрузил на нос очки и принялся деловито перебирать бумаги на столе. Он всегда поступал так, когда желал сообщить нечто важное или конфиденциальное. Делал это вскользь, мимоходом.

Громов насторожился:

– Разве это что-нибудь меняет?

– Очень многое, – буркнул полковник. Теперь он поочередно выдвигал ящики своего стола и озабоченно шарил в них, хотя ничего интереснее чистой бумаги, телефонных справочников и канцелярских принадлежностей там никогда не хранилось. Казалось, он совершенно забыл о присутствии Громова. Пришлось напомнить о себе вопросом:

– Что именно?

– Что именно? – задумчиво переспросил полковник, вертя в руках допотопный дырокол, которым впору гвозди забивать. – А то, что дело твое было отправлено в Москву задним числом.