Вертолет шел низко, отбрасывая на поле люцерны стремительную, распластанную тень. Успокоившийся было сержант Мисти мысленно сочинял рапорт, когда вспомнил нечто такое, что едва не сломало остатки полицейского здравомыслия.

…Иеремия, вещая через уникомы для сотен потрясенных владельцев машин, сам уникома НЕ ИМЕЛ!

Мальчишка помог деду закончить сворачивать «гусеницу», ее задвинули в придорожные кусты и забросали сухой травой – получилось неплохо. За спиной медленно рассасывалась «пробка».

– Мюф, не отставай.

Иеремия, не оглядываясь на внука, уходил через поле широким, размашистым шагом. Поле сжатой люцерны кончилось, уступив место пологому склону холма и зарослям колючего кустарника. Старик устал. Мюф догнал деда и теперь шел, держась за край синего балахона. За зеленым холмом, на широкой, ровной площадке, стоял их дом с коровником и конюшня вместо гаража. Из-за коровника появилась миловидная женщина лет тридцати, ее волосы были убраны в три косы. Фермерша поставила посудину с молоком на землю и смотрела в сторону холмов, приставив ко лбу ладонь «козырьком».

– Привет, мама!

– Привет, Мюф. Здравствуйте, отец. Вы сегодня вернулись рано.

– Не рано, Минна, а в самый раз. У нас гость.

Старик не спрашивал – утверждал. Женщина смущенно потупилась.

– Вы правы.

– Ты проводила его в дом?

– Да, все как мы договаривались.

Старик удовлетворенно кивнул.

– Хорошо, а теперь оставь нас наедине.

– Отец, я боюсь за Мюфа, может быть, отправить его к Кристи?

– Твой сын останется со мной. Так надо, не бойся.

Иеремия повернул к дому. Распахнутую настежь дверь перегораживала мелкая, тщательно подогнанная по размеру сетка от мух. Большую часть прохладной комнаты с низким, почерневшим потоком занимал деревянный стол. На табурете, спиной к стене, лицом ко входу примостился человек средних лет в полувоенной куртке без эмблем – такие вещи любят носить каленусийские отставники. Худое, жесткое лицо пришельца не улыбалось. Он поднялся навстречу Иеремии и первый протянул ему руку.

– Полковник Хиллориан.

Иеремия с достоинством кивнул.

– Я вас узнал, хотя раньше не видел.

– Каким образом?

– Великий Разум предупредил меня.

– Тогда, возможно, он предупредил, зачем я приду?

Иеремия принял вызов с завидным хладнокровием.

– Вы пришли пришли предложить мне нечто особенное – ну так говорите.

Хиллориан посмотрел в бирюзовые глаза собеседника, спокойствие Иеремии завораживало. В комнате пахло сушеной мятой, мягко гудел залетевший в полумрак дома шмель. В самом воздухе, казалось, разлился надежный покой – то, чего годами не хватало полковнику. Хиллориан заколебался, жестко преодолевая нестерпимое, невесть откуда взявшееся искушение без обиняков выложить все старику.

– Не стану скрывать, ваша странная деятельность смущает власти округа. Скажите честно, чего вы надеетесь этим добиться? Вернуть общество в каменный век? Прославиться? Получить власть? Что-то не похоже. Тогда Чего же вы хотите, Фалиан? Получается, одних только неприятностей.

Старик размышлял совсем недолго.

– Прислушайтесь к внутреннему голосу – разве ответ не очевиден?

Хиллориан сокрушенно покачал головой.

– Для меня – совсем нет.

– Тогда останьтесь нашим гостем до завтрашнего дня, и все узнаете.

Полковник прикинул – время позволяло.

– Охотно.

Минна, куда бы она ни уходила, уже вернулась и вошла с блюдом маленьких, четырехугольных пирожков. В глазах крестьянки блестел смешанный со страхом вызов.

– Благодарю вас, свободная гражданка.

Женщина, не ответив, выскользнула за дверь.

– Она ваша дочь?

– Сноха.

Полковник сделал вид, что его вопрос не был чистой формальностью, Иеремия сделал вид, что не понял уклончивой природы полковничьей вежливости (родственные связи Фалиана в Департаменте знали назубок).