Фисби ел жадно, Локс почти не отставал от него. Еще с десяток людей наполнили миски и сейчас недоверчиво пробовали результат.

– Ну и дерьмо ты сварил, Фисби!

Наиболее неприхотливые ели, другие опрокинули чашки в кусты. Бывший фермер восточного побережья бурно оправдывался…

Фисби умер к вечеру. Локс пережил его на два часа.

Перед смертью его рвало кровью.

Хауни, отрядный стандарт-медик, едва глянул на индикатор: отравление уже не вызывало сомнений. Стриж прислонился спиной к ребристой стене коттеджа – его, офицера корпуса «Сардар», от похожей смерти отгородил лишь приступ степной лихорадки.

К утру из двадцати с лишним солдат умерло десятеро. Еще до того, как это стало свершившимся фактом, Дезет приказал запереть в риге всех женщин и детей. К рассвету второго дня оставшиеся в живых солдаты пришли в себя.

– Проблевались, парни? Пошли.

Стриж оглядел свой отряд и невесело усмехнулся. Двенадцать человек, излучатели с полным боекомплектом, в изобилии есть запасные.

Иллирианцы собрались на площади. Ригу открыли, женщин и детей выгнали на площадь. Четыре каленусийки под присмотром Хауни и Каннингема долго рыли две ямы: поменьше, для мертвых солдат, и побольше, для других целей. Сарай, где держали мужчин, сначала открывать не стали. Дезет говорил не очень долго, зато громко, на своем идеально чистом каленусийском языке. Он не сомневался, что его прекрасно поняли: полчаса на то, чтобы выдать диверсантов. Потом, каждые полчаса расстреливают по одному человеку: сначала всех боеспособных мужчин, потом остальных по жребию и так до тех пор, пока оставшиеся не выдадут отравителя.

Стриж знал, что никто из мужчин не мог притронуться к котлу – они провели ночь в сарае. Но он помнил окровавленные губы Фисби, и это знание его не беспокоило.

Ждали ровно полчаса – первым к ребристой стене сарая прислонили старосту, ненависть которого была слишком заметна. Через три часа расстреляли еще шестерых. Через пять часов дрожащие несмотря на палящее солнце женщины вытолкнули из своих рядов немую девушку в порванной юбке. Девушка молча, упорно отбивалась. Стриж равнодушно махнул рукой. Он не знал в точности, причастна ли девушка к отраве, однако, дальше задерживаться становилось опасным. Запах горькой полыни стлался в воздухе, трещали цикады…

Девушку расстреляли наспех. Как потом оказалось – только ранили. Отсутствие речи не помешало ей стать главным свидетелем на его, Дезета, процессе в каленусийком трибунале.

Через неделю после диверсии в безвестном каленусийском поселке, император Иллиры отдал приказ о тотальной зачистке «наших пограничных территорий» от «подрывных каленусийских элементов».

– Хотите правду? Три года назад, перед судом, я просто хотел выжить и говорил то, что подсказывал мне адвокат. Сейчас я подумал и понял, что да – сожалею. Не как специалист, просто как человек.

– Хотите искупить?

– А зачем? Что я натворил, за то я и сижу. И буду сидеть еще двадцать два года – я и сбежать-то ни разу не пытался.

– А могли бы сбежать из такого места?

Стриж улыбнулся уголком рта.

– Вы же сами знаете ответ.

– Значит, сбежать смогли бы, но почему-то предпочитаете гнить в тюрьме?

– Спасибо, ничего, я привык.

– Не надо бравады.

– Я серьезен. Со мною здесь обращаются вполне сносно, а вашей экспедиция гарантировано пойдет умирать.

– Я вас не узнаю. Совершенно выдохлись. Камера в Форт-Харай и лопата в руках. И что – ничего больше не хотите?

– А что вы можете предложить такому, как я?

– Полную амнистию. Свободу. Если захотите – гражданство Каленусии. Возможность начать жизнь заново.