– Ты всегда говоришь, что завтра, – обвинил он.

Здесь безопасно, – сказал Иной безмолвно. – Здесь он под защитой.

– Но ему нужно играть с ровесниками.

– Что такое, Баба?

– Ничего, Исмаил, – сказал Ибрагим. – Ничего.

Но он лгал.

Через пару месяцев умер дракон Хамуди. Прошли похороны, самые пышные за всю историю Дворца Ненужного Старья. Дракона провожал почетный караул из потрепанных боевых кукол и роботников, соседи по району явились, несмотря на жару, в траурных одеждах. Старьевщики выкопали яму, извлекли из нее схороненные сокровища – ржавый велосипед, коробку темного дерева с шахматами ручной работы, металлический череп. Слепой нищий Ной, друг Ибрагима, стоял рядом с ним, когда гробик опускали в землю. Обряд совершила священник – марсианская Перерожденная, последовательница Пути; ее красная кожа сверкала на солнце, четыре руки совершали сложные движения, пока она ткала узор из слов скорби и утешения, рассказывая о том, как принимает дар Император Времени. Исмаил тоже был там, и слезы его уже высохли.

Слепой нищий Ной с драгоценными камнями вместо глаз следил за церемонией через нод сразу по нескольким каналам. Пришел Пим, знаменитый мнемонист, и похороны вплелись в его Нарратив длиной в жизнь. Все данные отправлялись подписчикам Пима, чьи номера миллионами мерцали по всей Солнечной системе. Как ни крути, вышло все трогательно и возвышенно.

– Что за мальчик рядом с Исмаилом? – спросил Ной.

Ибрагим взглянул:

– Какой мальчик?

– Маленький, тихий.

Ибрагим нахмурился. Прислушался к шепоту Иного в голове. Ибрагим переключился – глаза могут лгать. Он посмотрел на Исмаила так, как это делал Ной, через Разговор.

Теперь мальчик стал заметен, но фрагментами. В некоторых фидах его не было вовсе, в некоторых он был всего лишь тенью. Цельную картинку давал только многомерный взгляд Ноя. Мальчик и Исмаил молчали, и все-таки Ибрагиму показалось, что они лихорадочно разговаривают.

Темно-синие глаза. «Армани», не иначе. Ибрагим не помнил, видел ли он мальчика прежде. Еще один ребенок Центральной. Мальчик посмотрел на него, каким-то невозможным образом ощутив чужое внимание. Улыбнулся уголками губ.

Миниатюрного дракона погребли под землей. Перерожденная пропела завершающие слова прощания. Роботники летаргически отдали честь. Палило солнце.

– Твой друг – кто он? – спросил Ибрагим, когда они чуть позже пили холодный лимонад в тени останков автомобилей.

Подростки озорно осклабились, и мальчик сказал:

– Нэм блонг ми Кранки.

Меня зовут Кранки.

Видеть мальчика было нелегко. Он переключался с одного визуального фида на другой – призрак в перепутанных сетях.

– Привет, Кранки, – сказал Ибрагим.

– Меня мама зовет, – сказал вдруг мальчик. Его голос шел издалека, из ниоткуда. – Я пойду.

Он исчез, и Ибрагим встревожился.

– Мессианский импульс сильнее всего при сосредоточении, – заметил Ной философски. Похороны завершились, Исмаил убежал. Ибрагим знал, что мальчик играет на пляже с другими детьми. На этот раз – во плоти. – Наша земля всегда как магнитом притягивала искателей веры.

Слишком многое оставалось несказанным. Ибрагим осторожно подбирал слова:

– Я хотел, чтобы мальчик жил нормальной жизнью.

Ной пожал плечами, и его глаза, драгоценные камни, слабо просияли:

– Что значит «нормальной»? Мы с тобой – пережитки древнего прошлого. Окаменелые раковины под барханами времени.

Ибрагим нехотя рассмеялся:

– Ты рассуждаешь как Перерожденный.

Ной ухмыльнулся, потом снова пожал плечами:

– Перерожденные верят в прошлое, которого не было. Ищут виртуальные окаменелости.

Улыбка сошла с лица Ибрагима.

– А на самом деле? – уточнил он.