– Да, но, – я смотрел на пол, – что здесь было?

– Просто собери вещи. Потом поговорим, нам надо ехать.

– А где папа?

Она сжала губы, словно сдерживала крик или ругательство, и я, не дожидаясь ответа, потащил Егора прочь по коридору, в комнату. Так солдаты бегут с линии огня.

Нам ничего не объяснили. Мы ведь всего лишь дети. Мы собирали вещи, Егор спросил у меня, надо ли брать игрушки и конструктор, я сказал, что не знаю, и он заплакал. Я начал утешать его, боялся, что мама услышит рыдания и разозлится еще сильнее.

Потом мы ехали в такси. Мама в темных очках и в косынке, кожа бледная, полупрозрачная, зеленая сетка сосудов на шее и вздувшаяся вена на виске.

– А где папа? – спросил Егор.

Мама не ответила, он повторил вопрос.

– Перестань, – сказал я ему тихо.

Он посмотрел на меня с искренним недоумением, словно не мог поверить, что я сказал это.

– Что? Но я же просто спросил, где папа?

– Прошу тебя, золотце, не сейчас. Давай потом поговорим. Маме надо подумать немного. Хорошо? Приедем к бабушке с дедушкой, и там… – Она громко сглотнула, как будто сама себя мысленно спросила: «что – там?» – и не смогла ответить.

Бабушка с дедушкой жили в двадцати километрах от Рассвета, в пригороде Новочеркасска, в собственном одноэтажном доме. Когда машина въехала на холм и стала спускаться, я увидел их, они уже стояли на пороге и ждали нас. Это было странно, я видел их еще издалека. Казалось, они стоят тут, возле собственного дома, уже очень давно и смотрят вдаль, на холм, и ждут, когда появится желтая машина. И вот мы появились, и бабушка тут же пошла, даже скорее побежала нам навстречу, хотя мы были еще очень далеко. Дедушка догнал ее и остановил. К тому моменту уже начало темнеть, таксист остановил машину и заглушил мотор, в свете фар мелькали насекомые, то ли мотыльки, то ли бабочки. Цикады журчали так, что закладывало уши. Бабушка подбежала к машине, открыла заднюю дверь и потянула Егора на себя, взяла его на руки и тут же схватила меня за руку и стала вытаскивать, словно боялась, что автомобиль вот-вот взорвется или исчезнет и мы взорвемся/исчезнем вместе с ним. Дедушка открыл багажник, достал чемоданы. Все молчали, никто даже не поздоровался.

Я бы хотел точнее описать тот вечер, но я не помню всех подробностей. Память не похожа на кинопленку, гораздо больше она похожа на бракованную книгу, книгу-уродца, из тех, что коллекционировал Грек. Чернила в ней нечеткие, и строки наезжают друг на друга, и нумерация страниц нарушена, а иногда – ты видишь чистые листы.

Я помню, что тем вечером нам так ничего и не объяснили. И следующим утром – тоже. И даже через три дня взрослые отчаянно избегали разговоров на эту тему.

Я помню, как ночью меня разбудил Егор. Он стоял возле моей кровати, сжимая в руках книгу, с которой никогда не расставался, «Детский атлас мира». Я подвинулся, и он лег рядом. И мы лежали в темноте и смотрели в потолок. Он вскоре засопел – уснул наконец. А у меня в голове вертелась эта фраза из маминой коллекции дурацких перлов из любовных романов: «Она лежала на спине и поедала потолок». Сейчас эта глупость уже не казалось мне смешной.

– Тебе холодно? – спросил Егор.

– Мне? Нет, а что?

– Ты дрожишь.

Я не нашелся что ответить и лишь спросил:

– А ты чего не спишь?

– А ты?

– …

– Я хочу кое-что сказать тебе. Но это секрет.

– …

– Ты сохранишь его? Обещаешь?

– Обещаю.

– Я не хочу быть музыкантом. Я хочу быть мореплавателем. Как Жак-Ив Кусто.

– Кусто не мореплаватель. Он исследователь моря.

– Ну вот я хочу быть как он. Только маме не говори, ладно?

– Почему?

– Она расстроится.

Я помолчал, потом потянулся к тумбочке и включил ночник. Комната озарилась темно-оранжевым, апельсиновым светом, на потолке нарисовался белый круг – свет лампочки вырывался вверх из плотного матерчатого абажура. Я взял у Егора атлас и начал листать его. «Все-таки у меня странный брат, – подумал я. – Какие у маленьких детей обычно любимые игрушки? Плюшевый мишка, трансформер, гоночная машина? А мой брат всегда берет с собой в постель «Атлас мира» или «Могучего властелина морей» Жак-Ива Кусто».