Все же было затруднительно думать о крупной воде, поскольку разум лайнера был нагружен несколько иными мыслями. Ему нестерпимо хотелось раскрыть тайны, которые Олимпик от него упрятал.

Титаник решил погрузиться в мир сказок и грез, ускоряя тем самым свои ожидания. Хоть сумерки и были не близки, лайнер успел умаяться за этот непродолжительный день. Потому он довольно легко уснул с непреодолимым желанием поговорить с братом.

III

Пасмурным утром разразился пароходный свисток, разрезавший тишину, словно тонкую оболочку. Высокий и продолжительный визг болючей стрелой вонзался в сонный разум. Титаник, потревоженный резким звуком, тут же проснулся. В испуге он окинул взглядом местность, пока не прикинул, откуда стремится свист. Бодрый Олимпик весело кричал, по-видимому, чувствуя себя гораздо лучше.

– Проснись, проснись, Титаник! – произнес пароход, наконец заглушив свисток. – Объявляю подъем!

Тот еще никак не мог прийти в себя. Он пребывал в шоковом состоянии, потому как брат так внезапно выдернул его из мира грез. Но с какой такой целью он исполнил свое намерение? Неужели она настолько важна?! Ох, как же тяжко!

– Тебе стоит заставить себя подчиниться времени, – сказал родственный лайнер. – Нам, в общем круге, кораблям, положено просыпаться рано, а в особенности перед отплытием или иным важным мероприятием. Понимаешь ли в чем тут дело… Пароход обязан возвращаться в сознание намного раньше, чем господа люди приступят к работе на борту. Хоть тебе и не нужно торопиться куда-либо в ближайшее время, я просто не мог не предупредить об этом.

Титанику было далеко не до предупреждений; некоторый испуг остался при нем. Он даже почувствовал обиду на брата, но так и не решился ничего ответить. Как ни крути Олимпик был прав, поэтому выражать свое недовольство не было хорошим намерением.

Пароход полностью очнулся и привык к дневному свету. Небо оставалось таким же белым, а бирюзовая вода по прежнему лизала ватерлинию лайнера. Радовало лишь, что несмотря на неизменчивое состояние окружения, ветер заметно поутих. Однако при том создавалось иллюзорное восприятие того, что по прогулочным палубам все еще пробегает ледяной воздух. Теперь он казался вовсе не приятным. Но Титаник понимал, что от колющего холода никуда нельзя спрятаться или хотя бы найти способ победить его в этой странной игре.

Он взглянул на брата, отвлекаясь от непривычных ощущений, а тот наконец соизволил поздороваться:

– Доброго утра! Что ж, думаю, я не зря совершил данный поступок. Тебе в действительности стоит привыкнуть к твоему будущему расписанию. Будь бодрее, юный брат!

Младший пароход попытался выдохнуть, но в миг осознал, что пара в машинах не было, как и лишнего дыма. Эта попытка была также бессмысленна, как и попытка рассмотреть себя в мутной воде.

– Да, да… Доброго! – выдал лайнер в ответ и через некоторое раздражение согласился: – Ты прав, мне необходимо привыкать. Каков был бы стыд, если бы я не смог проснуться, скажем, перед отплытием!

Переводя тему ради успокоения, он заметил:

– Весьма холодная погода, не так ли?

– Да, так. Этот факт неоспорим, – проговорил Олимпик старший. – Но я уже давным давно не замечаю перепадов температуры, а в частности на континентах. Если говорить об океане, то воздух там гораздо холоднее, чем здесь.

– Очень досадно, что такой… – Титаник не смел продолжать далее, поскольку заметил на достроечной стенке что-то, весьма интригующее и интересующее.

Там, внизу, он увидел крохотное движение, напоминающее… людскую ходьбу? Он оказался прав – это действительно было человеческое движение. По рабочей тропе шла бригада, состоящая из нескольких человек. Они брели, едва перемещая колени, и цепляя руками складчатые, замусоленные рубашки. Все они являлись строителями, ведущими работу на лайнере. До этого было не так сложно догадаться, учитывая вчерашние молвы Олимпика.