У данного подхода имеется одно очень важное следствие. Оно предполагает, что государство вообще не должно вмешиваться в экономику, если только не происходит провал рынка. Теория провалов рынка в качестве своей исходной точки использует первую фундаментальную теорему (ПФТ) экономики благосостояния. Она постулирует, что рынки являются наиболее эффективным механизмом распределения ресурсов, если выполняются три специфических условия: во-первых, существует полный набор рынков для того, чтобы все товары и услуги, которые предлагаются и пользуются спросом, продавались по известным для всех ценам; во-вторых, все потребители и производители должны действовать конкурентно; в-третьих, при наличии равновесия.

Нарушение любого из этих трех допущений ведет к неэффективному распределению ресурсов рынками, или к тому, что маржиналисты определяют как «провалы рынка». Последние могут возникать в том случае, когда имеются «позитивные экстерналии», то есть общественные блага, такие как фундаментальные научные исследования, на которых сложно заработать частным компаниям, или же «негативные экстерналии» – изъяны наподобие загрязнения окружающей среды, которое наносит вред обществу, но не включается в затраты компаний. Если рынки не являются «оптимальными по Парето», в таком случае каждый может стать богаче в результате мер государственной политики, которые корректируют конкретный провал рынка[111]. Однако, как мы увидим в главе 8, направление экономической мысли, именуемое теорией общественного выбора, которую отстаивал нобелевский лауреат Джеймс Бьюкенен (1919–2013), позднее утверждало, что, поскольку провалы государства еще хуже, чем провалы рынка (из-за коррупции и использования государства в частных интересах), исправление последних бюрократами может привести к тому, что ситуация еще больше усугубится.

Определяя все факторы, которые наделяют цену ценностью, маржиналисты пришли к заключению, что получаемое вами и есть то, чего вы стоите. Прибыль определяются не эксплуатацией, а технологиями и «предельным продуктом капитализма». Капитал и труд рассматриваются как два главных исходных ресурса для производства, и точно так же, как труд за свой производительный вклад (предельный продукт труда) оплачивается заработной платой, капитал получает прибыль (предельный продукт капитала). Джон Бейтс Кларк (1847–1938), превратившийся из критика капитализма в одного из наиболее страстных участников маржиналистской революции, активно выступал против идеи, что труд подвергается эксплуатации. Капитал, утверждал он, не мог эксплуатировать труд, потому что труд и капитал просто зарабатывали свои «справедливые вознаграждения» – собственные предельные продукты. С точки зрения Кларка, капитальные ресурсы сами по себе были вознаграждением за самоограничение капиталистов. Вместо того чтобы направить свои прибыли на потребление, они сберегали их, и результатом этого сбережения фактически становились более значительные инвестиции в новые капитальные ресурсы (к этому мы еще вернемся в главе 8).

Равновесный подход отвлек внимание от противоречий между капиталом и трудом, а в конечном итоге и от альтернативных теоретических взглядов на источники и распределение ценности, которые начиная с конца XIX века были практически забыты, за исключением явных марксистских кругов и работ таких экономистов, как профессор экономики Кембриджа Джоан Робинсон (1903–1983) и итальянец Пьеро Сраффа (1898–1983), который также учился и работал в Кембридже. Оба выступали убежденными критиками неоклассического подхода к понятию производства, будучи уверенными, что идея «предельного» продукта труда и капитала имела под собой идеологическую основу, а также была подвержена «ошибке экстраполяции части на целое»: неоклассическую теорию невозможно было применить ко всей экономической системе. Они активно участвовали в дискуссии, которая позже получила название Кембриджского спора о капитале – между работавшими в британском Кембридже Робинсон и Сраффой, с одной стороны, и Солоу и Самуэльсоном из Массачусетского технологического института в Кембридже американском – с другой.