Жаров начинает говорить в микрофон, но я не могу разобрать и слова. Голова немного кружится, и подташнивает. Прикладываю пальцы к губам, чувствуя что-то влажное и теплое.

Кровь течет из носа. Она с привкусом железа.

– Черт, Регина, ты сейчас замараешь весь костюм, надо приложить лед. Пойдем быстрее.

Лиля тянет меня за руку в сторону, не сопротивляюсь. Уже ничего не имеет значения.

Все уже сделано. Иначе не будет.

На кухне полумрак, тусклым светом в углу горит торшер. Отец сидит за столом, перед ним открытая бутылка водки, налитая до краев стопка и разбросанные бумаги.

– Папа, – подхожу медленно, опустив руки на его плечи, мне так невыносимо жалко его, до слез, до боли.

– Да, милая, не переживай, все хорошо.

– Как же хорошо, если этот праздник обернулся для нас чистой трагедией? Почему так все случилось? Почему ты отдал фирму?

Отец тяжело вздыхает, не смотрит на меня, перебирает бумаги. Я лишь выхватываю отдельные слова из текста: банкротство, арест имущества, уголовное дело.

– Так бывает, дочь, друзья иногда предают, находятся более ушлые и не имеющие совести люди. Это жизнь, от нее никто не застрахован.

– Тебя предал Владимир Петрович?

– Обстоятельства сложились не в мою пользу, он выбрал собственное благополучие, а все его теневые схемы на фирме повесили на меня.

– Но… разве так можно?

– Наверное.

Отец говорил это все таким будничным тоном, ни малейшего упрека или злости. Слишком добрый и понимающий, с таким характером нельзя вообще строить бизнес.

– А тот Жаров? Кто он?

Боюсь услышать ответ, уже знаю его. Я неглупая, поняла сама, кто такой мой первый мужчина, тот, кого я люблю, кому отдалась. Лиля что-то говорила, уводя меня с торжества, голова кружилась все больше, кровь шла носом. Мне совсем скоро девятнадцать, а нервы уже ни к черту.

– Лиля, получается, теперь в фирме отца другой руководитель и владелец?

– Нет больше фирмы и не будет.

– Как не будет? – сидела на скамейке, прижимала к носу кусок льда, замотанный в платок, который Лиля утащила из ведерка для шампанского.

– Так не будет. Жаров просто разорит ее, обанкротит или продаст, так папа сказал. Он как опустошитель, находит слабое место, копает, собирает информацию, а потом рвет на части. Ничего личного, только бизнес и деньги.

– Но…как же люди, сотрудники, ты ведь тоже работаешь в этой фирме?

– Регина, это игры взрослых мужчин, лучше не лезть туда, себе дороже.

– Поэтому твой папа и уехал?

– И так сказала лишнего, прощай, Регина.

– Постой, кто он вообще? Откуда взялся?

– Не знаю, уже и неважно. Но он очень опасный человек.

Лиля тогда ушла, а я еще долго сидела, слушая гул голосов, музыку, смех и веселье, которое происходило в день юбилея фирмы, которой осталось существовать совсем немного. Сотрудники праздновали начало конца, поднимали бокалы и говорили тосты о процветании, которого не будет.

Мой мир рушился так же.

Ничего больше не будет как прежде.

Я так привыкла к той боли, что пропитала всю меня за несколько дней, что мы с ней, наверное, стали подругами. Слез уже нет, как и сил встать и уехать домой.

Чувствую на себе взгляд. Знаю чей. Пальцы начинают дрожать, легкие наполняются горячим кислородом.

– Простынешь.

Голос бьет по нервам, я должна спросить. Задать один вопрос.

– Скажи почему?

Оборачиваюсь, Матвей в двух метрах от меня, руки в карманах брюк, расслаблен, в глазах блеск. Он немного пьян.

– Что «почему», царица? – ему весело.

– Почему ты так со мной?

– Ты ведь сама этого хотела?

– Нет, я хотела другого.

– А получила, что заслужила. Ведь так всегда? Мы получаем то, что заслужили. Твои желания были изначально неправильные. Как, ты думала, отреагирует взрослый мужчина, когда рядом постоянно крутится девчонка, предлагая себя ему?