Я смотрела. На себя – растрепанную, в задранном платье, на Воскресенского – одетого с иголочки, красивого, стоящего позади меня. Смотрела, не в силах завершить творящееся безобразие.

– А теперь я наконец-то сниму с тебя это гребанное платье, – скорее рычит, чем говорит мужчина, расстегивая молнию. Платье сразу же скользнуло по телу вниз и осталось лежать на полу мягкой лужицей шелка. Я теперь лишь в нижнем белье.

Выдыхаю обжигающий воздух. Слишком горячо. Я уже горю.

– Нас могут услышать… – шепчу, когда чувствую его пальцы на бедрах.

– Могут, но ты же будешь тихой девочкой? – он предвкушающе улыбнулся.

И он… Я резко выдыхаю, чтобы сдержать стон, когда Воскресенский мягко сжимает чувствительный бугорок, чтобы потом нежно погладить разгоряченную его же прикосновениями кожу.

– Правильно, мышка, молчи, – раздается его бархатный, с хрипотцой голос. – Ты же не хочешь, чтобы продавщицы узнали, чем здесь занимается их покупательница?

Свободной рукой он приподнял мою голову, заставляя теперь смотреть на свое красивое и безэмоциональное лицо.

– Н-н-не хочу, – мой голос дрожит. Я сама дрожу от чего-то.

– Правильно, – он все продолжал и продолжал, вызывая удушливый жар по всему телу. – Ты же хорошая девочка, мышка.

Очередное его движение пальцами взорвало во мне фейерверк, и я сжала зубы, чтобы только сдержать свой крик. Мне хорошо, плохо, горько, сладко, и все так смешалось, что не могу понять, какое чувство во мне преобладает – лишь тяжело дышу, кусая губы от прозвучавших стонов.

Внезапно тишину примерочной разрезал звук щелкнувшей пряжки ремня и растягиваемой молнии. Я вздрогнула от неожиданности.

– Что… что вы делаете? – с удивлением спросила, когда Дмитрий Сергеевич направил мою ладонь на ЭТО самое.

– Получаю компенсацию, – усмехнулся мужчина. – Сожми его, мышка.

Я задергалась в его объятиях, пытаясь вырваться, но не получилось – босс держал меня крепко, при этом… Черт. Я испуганно посмотрела через зеркало на свои пальцы, сжимающие теперь разгоряченный член. Господи…

Почему его так много?.. Точнее, почему он такой большой?

– А теперь двигай рукой, вот так, – он направил мою кисть, и я… О, боже мой.

Возбужденная плоть оказалась твердой, но с какой-то нежной, даже бархатной кожей.

– Сильнее.

Это было… необычно, странно, непонятно, но горячо – жар до сих пор расходился по всему моему телу, заставляя пульсировать низ живота.

– Хорошая мышка, – буквально прорычал Дмитрий Сергеевич, в последний раз проводя моими пальцами по своему напряженному органу. Затем отстранился, подняв с пола темную ткань, накрыл ею стоящий член. Я сначала не поняла, почему, а едва он содрогнулся, сжимая зубы и прикрыв глаза, до меня дошло.

Это все неправильно, мерзко… только почему мне все это нравится?

А темной тканью оказались мои трусики, которые ранее он с меня снял.

Виктория Солдатова

Приходила в себя я в себя быстро. На меня накатило понимание случившегося. Меня нагнули прямо в примерочной популярного бутика, а я позволила вытворять с собой такое!

Я почувствовала себя грязной, использованной и униженной. Захотелось в душ, чтобы соскрести с себя каждое его прикосновение, каждый поцелуй и каждое его слово. Жаль, только душу с мылом не вымоешь.

– Только не закатывай истерику, – поморщился Воскресенский, застегивая штаны и поправляя ремень. Он был как всегда до скрежета моих зубов спокоен и холоден, а от маски удовольствия, которая была всего несколько минут назад у него на лице, не осталось и следа. – Одевайся. Будем считать, что экзамен по выбору нижнего белья ты успешно сдала.

Я покраснела, наверное, до кончиков пальцев.