Рост внутреннего спроса, устранение зарубежных конкурентов, рост цен и относительно статичные ставки заработной платы создали условия, в которых было трудно не получать хорошую прибыль[343]. Более того, к 1934 г. советам директоров некоторых фирм выплачивались такие большие бонусы, что это вызвало в гитлеровском правительстве сильное замешательство[344]. В свете гораздо более скромного роста доходов у трудящихся создавалось впечатление, что коммунисты и социал-демократы действительно кое в чем правы. Нацистский режим превратился в «диктатуру боссов». Поэтому РМЭ, установив контроль над импортом, экспортом и отечественными ценами, весной 1934 г. занялось прибылями бизнесменов. Отныне сумма выплат акционерам не должна была превышать 6 % от капитала. Разумеется, это никак не сказалось на скрытой прибыльности. Бухгалтеры корпораций просто начали прятать прибыли посредством преувеличенной амортизации и создания резервов. В течение следующих лет германские предприниматели накопили гигантские финансовые резервы, которые могли использоваться для внутренних инвестиций. Очевидно, что именно это, помимо чисто «косметических» аспектов, и было истинной целью указа о дивидендах.

РИС. 6. Норма прибыли от капитала в германской промышленности, 1925–1941 гг.

С точки зрения властей Рейха, задача заключалась в том, чтобы разделить национальные ресурсы, пригодные для инвестиций и для государственных расходов. Промышленные инвестиции должны были финансироваться из прибылей, не доставшихся акционерам. В то же время ограничивался доступ корпоративных заемщиков к рынку долгосрочных кредитов – пополнявшемуся за счет сбережений домохозяйств, проходивших через банки, сберегательные банки и страховые фонды, – благодаря чему эти средства оставались в распоряжении у государства[345].

Контроль Рейхсбанка за финансовыми потоками в германской экономике еще больше укрепился благодаря новой системе банковского регулирования, внедренной в 1934 г. После кризиса 1931 г. государство стало обладателем контрольного пакета акций во всех трех крупнейших банках страны – Deutsche Bank, Dresdner Bank и Commerzbank. Если бы верх одержало левое крыло нацистов, то не исключено, что власти осуществили бы полномасштабную национализацию банковской системы с последующей ликвидацией национальных коммерческих банков и созданием интегрированной системы региональных банков. Неудивительно, что эту идею активно поддерживали и региональные сберегательные кассы (Sparkassen), находившиеся под контролем местных активистов Нацистской партии[346]. Но Ялмар Шахт принял меры к тому, чтобы этот радикализм не принес никаких конкретных плодов. Наоборот, кризис дал ему возможность осуществить управленческую реформу и ужесточить надзор со стороны центрального банка. С сентября 1933 г. по октябрь 1934 г. особая комиссия провела ряд тщательно срежиссированных дебатов, в ходе которых сторонники радикальных взглядов последовательно оттеснялись на периферию. Итогом этих дебатов стал проект закона, по которому Рейхсбанк получал обширные надзорные права. С целью предотвратить повторение финансовых скандалов начала 1930-х гг. вводились ограничения на величину займов, которые мог получить в банке отдельный частный заемщик. Рейхсбанк впервые был наделен правом определять элементарные требования, предъявляемые к резервам, и полностью контролировать размещение частных банковских активов. Тем самым берлинские «большие банки» были спасены от национализации. Однако факты говорят о том, что они так до конца и не оправились от ущерба, нанесенного им финансовым кризисом 1931 г. В чисто коммерческом плане «большие банки» находились в числе главных «жертв» нацистского экономического возрождения