Гошка засмеялся и глянул в окно аудитории.

– «Мело, мело по всей земле…» Но мы не можем ждать милостей от природы… Бегу на свидание. Пора тебе с Шуркой познакомиться.

– Пора, – равнодушно согласился Игорь. И уткнулся в учебник.

Оставалось еще восемь лет жизни…

В Музей революции Игорь в тот долго тянущийся поздневесенний день забрел совершенно случайно. Мать попросила зайти в Елисеевский – она его уважала до крайности. Но любимой ею колбасы не оказалось, хлеб тоже был несвежий, а мать, избалованная и капризная, признавала только теплый, и Игорь, выйдя на улицу и мгновенно запутавшись среди прохожих, быстро текущих и радостно-суетливых, неожиданно не захотел идти домой. «Пойду в музей, – решил он. – Давно не был. Что там да как… Может, что-то изменилось, новенькое что…»

Пожилая смотрительница сразу его узнала:

– Давненько у нас не бывали. Как учеба?

– Да все хорошо, – немного смутился Игорь. – Занимаюсь. Дел много…

Старушка одобрительно закивала:

– Учитесь, Игорь, трудитесь. Это так важно! А нынче развелось бездельников – тьма-тьмущая! Ходят-бродят… Чего хотят, не пойму. Вон один из них. – И она брезгливо кивнула в сторону двора. – Видите, в углу притулился?

Игорь глянул: какой-то жалкого вида мужичок… И пошел по залам. Все та же памятная с детства, торжественная, не нарушаемая ничем тишина и прохлада… Стенды с экспонатами… Любимая панорама восстания… Пусто, спокойно, даже не верится, что за стенами особняка беснуется по-весеннему взбалмошная улица.

Когда Игорь вышел из музея, к нему подошел тот самый худой как скелет, изможденный, давно не брившийся мужчина. Тихо, робко попросил помочь. Было видно: не попрошайка и очень стыдится так вот просить.

– У вас что-то случилось? – спросил Игорь. Мужичок совсем стушевался. Голос срывающийся, тонкий… Сутулая, тощая фигура, бледное лицо с виноватой, блуждающей улыбкой и выцветшими, когда-то голубыми глазами вызывали острую жалость.

– Я вышел из тюрьмы… – пробормотал он. – Денег нет, паспорта тоже, а надо ехать домой в Саратов. Дня четыре почти ничего не ел, пытался ночевать на вокзале, да выгнали. Помогла одна девушка: дала газировки попить и купила мне тапочки – а то ботинки, в которых вышел из тюряги, жутко натирали.

– Пойдемте со мной, – сказал Игорь. – Я попробую вам помочь.

И тут из тени здания музея проявилась невысокая девушка с прямым, жестко стиснутым ртом и надломленными кривым углом бровями. Сазонов, большой спец по женщинам, утверждал, что этакие брови – признак истеричного и лживого характера. Черные, тоже жесткие волосы казались приклеенными к маленькой голове незнакомки и даже не поддавались порывам ветра.

– Не верьте ему! Он все врет! – выкрикнула она.

Игорь удивился:

– А вы кто? Вы хорошо его знаете?

Мужичонка мялся на месте, не поднимая глаз, но уходить не торопился.

– Еще чего! – фыркнула девушка. – Знать его! Слыхом о нем не слыхивала! И знать его не желаю! Он тут уже несколько часов околачивается. Выбрал себе местечко, нечего сказать. И ко мне тоже приставал. Только меня на мякине не проведешь! А вы неужели ему поверили? Сидел в Москве, а живет в Саратове! Враль! Он же вор, бандит! Он сидел! И вы не знаете за что.

Игорь пожал плечами.

– Я просто хочу ему помочь. – Он украдкой глянул на вора и бандита и понизил голос: – Вы же видите – ему плохо…

– А вы что, всегда помогаете всем, кому плохо? – вызывающе спросила девушка.

– Всем невозможно… Кому сумею. А разве это предосудительно? – Игорь удивлялся все сильнее и сильнее.

– Не предосудительно, а просто дико! Неразумно! – объявила девушка и поправила на себе курточку. – Я пойду с вами. А то этот тип вас в два счета облапошит.