Тарн чувствовала, как ярость охватывает ее, и, чтобы вернуть контроль над собой, впилась ногтями в ладони.

– Но ты значишь, – возразила она с дрожью в голосе. – Очень скоро он поймет, как много ты значишь, и ему будет хуже, чем можно себе представить. – Она протянула Эви платок. – А теперь вытри глаза и постарайся сделать вид, что мой визит принес тебе пользу. Когда я приду в следующий раз, мы серьезно поговорим о том, как нам поступить с Казом Брэндоном.

За ужином она спросила:

– А что вы думали о женихе Эви, тетя Хейзел? Не казалось ли вам иногда, что у них не все хорошо?

Приемная мать положила нож и вилку и посмотрела на Тарн.

– Но я никогда его не видела, – призналась она. – Я знала все только со слов Эви, а она боготворила его.

– Никогда не видели? – медленно повторила Тарн. – Но как же так? Вы хотите сказать, что она никогда не приводила его домой?

– Ну, вряд ли она стала бы это делать, – сердито заметила миссис Гриффитс. – Он привык к роскоши, а у нас простой маленький дом. Но они хотели пышно отпраздновать помолвку. Тогда я и должна была познакомиться с ним.

– Понимаю, – протянула Тарн, хотя на самом деле ничего не понимала. – И вас это устраивало? – поинтересовалась она, секунду поколебавшись.

– Пока моя девочка была счастлива, и я была счастлива, – отрезала миссис Гриффитс.

Теперь у Тарн появилась пища для размышления на остаток вечера.

Когда Тарн через несколько дней вновь приехала в «Убежище», профессор, к ее удивлению, встретил посетительницу с холодной улыбкой:

– Думаю, вы найдете, что вашей сестре стало немного лучше. Она очень хочет повидать вас. – Он помолчал. – Но вы еще некоторое время будете ее единственным гостем. Просил ли вас кто-нибудь что-то ей передать? Если да, могу я знать, кто и что?

– Мать Эви просила передать, что любит ее, – ответила Тарн, гордо вскинув голову. – Надеюсь, это разрешается?

Профессор опять поколебался, потом ответил:

– Конечно.

И вызвал сестру Фарлоу.

Эви сидела в кресле у окна. Ее недавно вымытые волосы чуть вились, на щеках появился слабый румянец.

– Ну, – сказала Тарн, целуя сестру в щеку, – если так пойдет дело, ты очень-очень скоро выйдешь отсюда.

– Хорошо бы, – со вздохом проговорила Эви. – Но мне ясно дали понять, что надеяться на это не стоит. Так бывает, когда совершаешь безумные поступки. И все из-за него. – Она ударила кулаком по ладони. – Надо было быть сумасшедшей, чтобы верить ему. Я должна была понять, что он просто играет. – Ее голос дрогнул. – О господи! Я должна была убить его, а не себя. Ты считаешь, надо причинить ему боль? Этого мало. Мне нужно, чтобы он перестал хотеть жить.

– Может быть, нам удастся и это. – Тарн села в кресло напротив. – Но успокойся, родная, потому что я хочу кое о чем спросить тебя.

Эви пристально посмотрела на нее и прикусила губу:

– О чем?

– Что ты рассказывала ему? О твоей маме? Обо мне?

– Ничего. Он никогда не хотел говорить о семейных делах.

– Тебе это не показалось странным? – осторожно спросила Тарн.

– Таков его стиль, – пожала плечами Эви. – И я приняла его. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что, если он не знает о моем существовании, мне будет проще, когда мы встретимся.

– Ты хочешь встретиться с ним? – Эви напряглась и побледнела. – Нет, ты не можешь. Ты не должна. Ты… ты не знаешь, что он собой представляет.

– Но именно это я и хочу узнать, – сообщила Тарн. – Я должна все выяснить о нем, чтобы причинить ему вред. Надо найти его ахиллесову пяту. Она непременно должна быть. Она есть у всех. – Тарн помолчала. – Ты уверена, что никогда не упоминала обо мне? Не называла ему мое имя?