Однако нахожу несколько несоответствий, тут же даю своим людям распоряжение проверить каждую секунду.

   – Раф, - уже почти светает, когда заканчиваю со всем. – Принеси мне записи с камер за последние две недели. Из офиса и дома.

   Раф, правая рука Грача со странным именем Рафаэль, над которым очень быстро перестали смеяться после нескольких развороченных челюстей. Он тоже один из тех, с кем мы начинали и Грач всегда безоговорочно доверял ему, своей собственной тени.

   Естественно, ничего прямо указывающего на того, кто стоит за предполагаемым переворотом, я не найду. И все же меня волнует главный вопрос, - почему события развернули вдруг так быстро? Годы действовали медленно, аккуратно, с предельно выверенной точностью. И тут вдруг резко и одним ударом. Может, был какой-то конфликт? Или Грач все же до чего-то докопался?

   – Дина, - решаю просмотреть записи дома, когда она, бледным привидением в черными кругами перед глазами, заходит в кабинет.

   Съеживается на кушетку у стены, обхватив себя руками.

   – Ты хотя бы поспала?

   Неопределенно кивает, глядя сквозь меня.

   – Скоро я все это перенесу к себе. Но ты ведь понимаешь, мне важно сейчас быть здесь. Скорее всего, именно здесь я найду нужные зацепки. Потерпи пока, ладно?

   – Ты так ничего и не услышал, Влад, - тяжело вздыхает, поднимаясь, чтобы уйти. – Когда услышишь, будет уже поздно, - бросает на ходу, даже не оборачиваясь.

   Сжимаю виски пальцами.

  Если мне и становилось когда-то в жизни по-настоящему страшно, - то только сейчас, глядя на нее.

   Мы пережили сотни, тысячи передряг. Стрельбу, погони,  отсиживание в таких задницах самых отшибов, с ранениями, без еды и врачебной помощи… Но  всегда точно знали, что вынырнем! Когда подыхали, когда ползти не могли и друг друга на себе вытаскивали – всегда была эта уверенность, - мы выгребем. Выберемся. И обязательно расправимся со всеми, кто посмел дорогу перейти. Всегда, мать вашу. С той самой юности, с которой все и завертелось.

   И выгребали. И выныривали. И раскурочивали на хрен все осиные гнезда. Даже когда у нас не было столько людей. Всегда.

   Это казалось незыблемым. Неизменным. Черт, мы реально чувствовали себя бессмертными, и так оно и было! Но теперь…

   Только теперь, глядя на Дину, я понимаю, что это не так.

   Только сейчас накрывает по-настоящему.

   Хрен знает, - может, оттого, что я трупа Грача не видел и на похоронах не был.

    Или оттого, что проблем столько свалилось и решать пришлось, все силы и мозги туда ушли.

   Теперь только рваной дырой в сердце дергает осознание потери. Невозвратности. Необратимости.

   Хлесткой волной захлестывает.

   Мы реально – не бессмертны. Грача и правда больше нет. И никогда не будет. Кто-то другой будет сидеть в его кресле, за его столом. Черт. Мы можем проиграть. Можем не отстреляться.

   Черной, тягучей волной накрывает, и я сжимаю ручку в пальцах так, что ее осколки разлетаются по всему огромному столу.

   Безвозвратность.

   А ведь до этого даже не понимал.

   Холод, - омерзительный, мерзкий, расползается под рубашкой. А ведь и я могу проиграть, не вытянуть. Себя – хрен бы с ним. Сам по себе страдать не будешь. А вот Регина…

   Вскакиваю, чтобы стряхнуть омерзительный липкий груз этой отвратной мысли. Этого понимания, что не всегда можно восстать, подняться, совершить  гребаное чудо. Не всегда.

   В сердцах херачу по всему, что на столе.

   Нет.

   Эту мысль нужно убивать, уничтожать в зародыше. Наглухо захлопнуться перед ней. Иначе  и правда проиграю.

   – Влад.

   Дверь распахивается, и я выдыхаю с облегчением.