На двадцать первый она не выдержала и созналась, что собирала травы в лесу, но лишь для лекарства, тайно занимаясь врачеванием…

И всё!

Достаточно было признания в одном грехе, как тут же признали все обвинения, даже не пытаясь играть в правосудие. Уже через день инквизитор вынес вердикт.

– «Да будет наказан по заслугам», передавая решением несчастную в руки светской власти… в руки графини Бедфорд!

С пожеланием: «Пощадить жизнь и тело отпавшей от церкви».

Лицемерное всепрощение, которое никто не собирался выполнять.

– Ну что, готова принять смерть? – с такими словами обратилась к белошвейке леди Жаклин, как только инквизиторы вышли за дверь. – Сгоришь на костре не позднее, чем через неделю, жаль, что не смогу насладиться этим зрелищем! Я уезжаю сегодня, нужно успеть к свадьбе сына, которая состоится в то же время, что и казнь.

Она оглядела сжавшуюся в комок Изабеллу, прикрывающую руками опустившийся вниз живот. – И так слишком надолго задержалась в замке! – Графиня, довольная содеянным злом, захохотала: – Похоже, твой выродок готовится выйти на свет Божий! И это будет очень яркий свет! Пламя костра! – Жаклин плюнула в сторону осуждённой и, гордо выпрямив спину, вышла из темницы.

Иза отказывалась верить в происходящее. За что? Почему? Как может родная бабка желать смерти внуку? Родится в костре… погибнет в то время, когда его отец будет давать перед Христом клятву верности другой женщине…

Она, закрыла глаза, взвыв от отчаяния, вовсе не из жалости к себе; голод и боль сделали своё дело. Белошвейка больше не держалась за жизнь, ожидая смерти как избавления от страданий, но дитя…

Чем заслужил младенец смерти? Маленький живой комочек, зачатый в любви, от семени сына проклятой убийцы!

Резкая боль прорезала низ живота, выворачивая мышцы. Изабелла почувствовала, как что-то тёплое побежало по ногам. Ребёнок давно уже не шевелился, и её обуял страх. Неужели малыш умер? Погиб, чтоб избежать смерти от костра. Но боль снова полоснула, отвлекая от мрачных мыслей. Иза не смогла удержать вскрик, полный невыносимой боли. На вопль прибежал стражник, охраняющий двери темницы. Он смотрел на ладони узницы, зажатые между ног; по грязным пальцам сочилась алая кровь.

Она не видела испуганного лица охранника. Не чувствовала худые крепкие руки старухи, пытающиеся отвести ладони, прикрывающие окровавленную промежность.

Боль, беспрерывная, адская, туманила сознание.

Младенец не умер – он рвался наружу, пытаясь отвоевать право на жизнь, бился, разрывая всё внутри матери.

Роды были стремительными. Схватки накатывали одна за другой, не позволяя роженице отдышаться. Она рвала от боли волосы, кричала, выла нечеловеческим голосом, проклиная день и час, когда сама появилась на свет!

Старая ведьма потребовала от стражника принести горячей воды, тряпки и позвать хозяйку. Приговорённая к смерти не понимала, для чего сейчас нужна леди Бедфорт. Она с трудом осознавала, что происходит вокруг, обуреваемая одним лишь желанием – освободиться! Избавиться от невыносимой боли, раздирающей тело на части, от тяжести внизу живота, от того, что пыталось её разорвать.

Изабель не чувствовала, как её раздели и уложили на принесённый охранником набитый соломой тюфяк. Не ощущала, как старуха запустила руки ей между ног, пытаясь нащупать головку ребёнка. Узница напрягалась изо всех сил, стараясь вытеснить из себя комок невероятной боли.

– Молодец, умница, – шептала старая женщина беззубым ртом. – Ещё немножко, уже показалась головка. Тужься – или дитя умрёт. – И белошвейка в отчаянном усилии выдавила наконец-то маленькое тельце наружу.