Но тем не менее я любила своего брата, как и маму вместе с Гришей. Пускай на их лицах проскакивала недовольная гримаса каждый раз, когда Никита начинал свои нравоучения, но на нем всё еще было лицо моего брата, который часто играл со мной маленькой и убирал «Лего» на игрушечных тарелках, пока я отворачивалась, чтобы накормить другие якобы голодные мягкие игрушки. И когда я поворачивалась обратно, я с удивлением обнаруживала пустые тарелки и невинную улыбку брата. Так Никита заставлял верить меня в чудеса. Что мои игрушки действительно едят «Лего».

Поэтому Гриша и скучает по тому веселому брату, как и я. Иногда. Только он никогда в этом не признается.

– Я не помню… – ответила я уклончиво. – В основном он писал о новой работе, – солгала я, не желая, чтобы Гриша злился.

– Странно, – произнес он с подозрением, – только ты из нас обладаешь терпением выслушивать его моральные устои.

Гриша был прав. Я всегда соглашалась, когда Никита о чем-то увлеченно пересказывал мне из своих умных книг. Мне не хотелось ссориться ни с кем из них.

– Может быть… не всё, что Никита говорит и делает, плохо?

Гриша равнодушно пожал плечами.

– Вряд ли. Поработал бы он лучше физически с утра до вечера, как я на своей работе. Не оставалось бы тогда сил на поиски смысла человечества на земле. Физический труд отгоняет всякие дурные мысли, а выпавшая свободная минутка перед телевизором становится твоим самым настоящим счастьем.

Я отвернулась, молча размешивая чашку горячего чая, что принесла мне Диана. Я не знала, кто из них был прав. Каждый приводил свои убедительные доводы о том, как можно быть счастливым. Но для меня в данный момент счастье – это когда твои родные просто не ругаются.

– Так, ребятки! Подошли-ка все ко мне быстро, быстро! Чтобы я всех видел! Один, два, три… десять, одиннадцать… четырнадцать. Вроде все на месте. Никого не растерял? – крикнул наш физрук, обводя бегло всех взглядом. – Имейте в виду! В школе у меня была тройка по математике, поэтому, если что, я не виноват, – произнес он с абсолютно серьезным лицом. Иногда мы не понимали, шутит он или нет. Трудно определить, что нужно делать: то ли смеяться, то ли бежать к директору…

– Как говорится, молчание – знак согласия? Ну так что, – он просмотрел на часы, – до конца урока есть еще пятнадцать минут. Во что хотите сыграть? Пойти в зал и поиграть в волейбол или на улице чем-нибудь себя займете?

– Я знаю! Я! – крикнул Каченцов, улыбаясь во весь рот. – Вы можете нас всех сейчас отпустить, и мы пойдем по домам. А если кто спросит, то мы скажем, что вы, наверно, перепутали время. Ведь у вас была тройка по математике. Есть, так сказать, алиби вашей ошибки.

Весь класс засмеялся. Еще бы! Всем хочется уйти пораньше с последнего урока.

Физрук наклонил слегка голову вниз, чтобы видеть Каченцова без очков.

– Шерлок Холмс, а ну-ка… ответишь, сколько деревьев растет за школой, тогда я и отпущу тебя вместе со всеми домой.

Каченцов серьезно задумался, складывая, видимо, в уме.

– Ммм… десять, нет! Одиннадцать! – воскликнул он радостно.

Физрук покачал головой.

– Неверный ответ, Каченцов. А теперь, – физрук достал из кармана свой секундомер, – давай-ка ты один два круга вокруг школы в умеренном темпе.

И нажал на секундомер.

– Но как же… – начал протестовать Каченцов, жалея, что завязал этот разговор. – Урок же окончен!

– Ничего, ничего. Время еще есть, а заодно и посчитаешь, сколько же там растет на самом деле деревьев. Что стоишь, Шерлок? Время идет! Давай, давай, беги! – закричал он на него.

Сверкнув глазами на физрука и на своего друга Романова, что безуспешно пытался подавить смех, зажимая рот руками, Каченцов в полном одиночестве побежал прочь. Когда он скрылся из вида, физрук снова обернулся к нам.