– Почему мне так не везет, господи… Даже чертовы сковороды настроены против меня, заставляя страдать от боли! – не переставала она причитать.

Мама опустилась на стул, спрятав свое лицо в ладони здоровой руки. Она тяжело и глубоко дышала, пряча глаза, пока не послышалось тихое всхлипывание. Теперь я боялась, что она заплачет. По ночам я часто слышала, как плачет мама в соседней комнате, уткнувшись в свою подушку. И я всегда ее поддерживала, хоть она и не подозревала об этом, то есть всегда плакала вместе с ней.

Мне казалось, что и теперь дело не совсем в ожоге. Я подошла к ней на цыпочках и обняла со спины.

Когда взрослым плохо, они обнимают друг друга и говорят различные слова, от которых им становится легче. Я не знала, что именно нужно говорить, чтоб успокоить маму. Наверно, потому что для меня взрослые проблемы кажутся детскими и слишком трудными. Для того чтобы знать подходящие слова, нужно быть взрослым. Взрослый всегда поймет другого взрослого. Поэтому я могла только обнять и заплакать вместе с ней. Почувствовав мои прикосновения, она перестала шмыгать носом, вытирая быстро глаза, будто вспоминая, что здесь она не одна.

– Спасибо, мое солнышко, – проговорила она тихо. – Я в порядке! – попыталась она произнести как можно веселее, легонько похлопав меня по рукам.

– Мам… – начала я неуверенно. – Это всё из-за папы, да? Из-за него ты обожглась? – спросила я, вытирая набежавшие слёзы.

Мы редко говорили о нем. Даже слово «папа» звучало каким-то диким и чужим в этом доме.

– Нет, Алиса, – ответила она ровным голосом, – он здесь ни при чём. Я плачу из-за того, что болит рука. От любой боли хочется плакать.

Мама никогда не позволяла себе расстраиваться из-за папы, даже от его упоминания.

Приободрившись после последних слов, она окончательно перестала беспокоиться из-за ожога на своей руке. Встав со стула, она отложила лёд в сторону и как ни в чем не бывало продолжила готовку на плите. Мама всегда начинала чем-нибудь заниматься после разговоров о моем отце. Даже не знаю… она делала это назло себе или ему…

– Садись, – проговорила она, ставя передо мной полную тарелку, – кушай и потом ступай делать уроки. Не затягивай с ними до вечера.

– Хорошо, – ответила я, обрадовавшись, что больше не нужно плакать.

Мамино пюре с гуляшом как всегда было то, что нужно. Еда всегда была вкуснее после слез.

– Ох, господи! Я снова забыла, – воскликнула она разочарованно, выдвинув ящик в кухонном столе. – Вот, – она подняла вверх какой-то белый конверт, – это принес сегодня почтальон. Письмо тебе от Никиты.

Моей радости не было предела, как только я увидела конверт в маминых руках. Я принялась со всепоглощающим чувством поедать свой обед. Мне хотелось как можно быстрее взять конверт в свои руки, вскрыть его содержимое. Что же в этот раз написал мне другой старший брат? Пришлось даже подавиться картошкой от восторга, что я получила письмо.

– Тише, Алиса, не спеши ты так! Оно никуда не денется, пока ты ешь, – проговорила недовольно мама, наливая мне стакан воды.

Мама не могла меня понять. Это же так здорово – получить письмо! Не сообщение в телефоне, не электронное письмо по интернету, а настоящее живое письмо! Которые разносят почтальоны по домам. Это как запечатанный подарок, когда приятен не столько подарок, сколько его наличие.

Расправившись с едой за две минуты, я выскочила из-за стола так быстро, что мамин голос не успел еще добраться до моих ушей, твердя что-то про несделанные уроки. Всё, что сейчас мне было нужно, это аккуратно запечатанный конверт, который я успела схватить со стола, прежде чем выбежать из кухни.