И уже не дышу.

Водка проникала в кровь, разносила по телу благую весть о глобальном потеплении и вечном лете, и я с удовольствием предавался этому милому самообману, и не потому, что он был каким-то особенно достоверным, – просто я страстно хотел обмануться. Я знал, что, будь я сейчас на Мальте, мне достаточно было бы выйти на полчаса на открытое пространство и все – плотные горячие лучи огромного южного солнца в два счета выбили бы из меня всю эту окоченелую низкотемпературную дурь. Но здесь, в северном хладнокровии так и не поверившего преждевременной весне города, солнце не столько грело, сколько слепило, обрекая меня на алкогольные суррогаты тепла. А потому я все заказывал и заказывал сорокаградусные прозрачные шоты, которые рано или поздно должны были довести температуру тела до привычных тридцати шести и шести десятых.

Тех самых градусов.

Того самого Цельсия.

Шок от мгновенного погружения в ледяную воду прошел, и одновременно со способностью дышать во мне разом очнулись инстинкты самосохранения. Я начал истошно орать, бить по воде руками, я выплевывал обжигающий горло жидкий холод, судорожно извивался, пытаясь сбросить тянувшую на дно тяжеленную разбухшую куртку. Через заливающую глаза воду я смутно различал появившиеся у полыньи человеческие фигуры, слышал какие-то крики, которые то становились громче, то почти пропадали, синхронно с моими погружениями под воду. Кто-то бросил веревку с толстым узлом на конце, она больно ударила меня по голове, и я, не чувствуя уже почти своего тела, что есть силы схватился за нее обмороженными пальцами. Веревка пришла в движение, меня увлекло вслед за ней, навстречу забрезжившей было надежде, и тут я воткнулся с размаху в неровный край льдины, почувствовал – даже сквозь анестезию холода – острую боль. Вода вокруг меня покраснела, я несколько раз глотнул ее, возвращая себе гемоглобин, но, теряя последние силы, пальцы выпустили веревку – не разжались, нет, они больше не могли сжиматься и разжиматься, – просто выпустили веревку, дыхание стало частым-частым, необязательным, совершенно излишним. Тело ушло под воду, я внезапно перестал ощущать, какая она обжигающая и ледяная, и в наступившем безмолвии все, на что я еще был способен, это всматриваться в утянувшую меня глубину. Разглядывать оттенки зеленого, изумрудного и ртутно-синего, которые я до сих пор не замечал. Смотреть на величественное спокойствие, незыблемую бесконечность подводного царства, на его тяжеловесное постоянство, на едва уловимое мягкое течение. На пузырьки бесполезного теперь воздуха, второпях покидающего мои остановившиеся легкие, словно последние матросы идущий ко дну корабль. И в тот момент, когда мне наконец удалось вместить в себя эту глубоководную красоту целиком, я вдруг увидел ее лицо. Ее немигающие сине-зеленые глаза, ее вымораживающий холодный взгляд.

Весь следующий день после разговора с Жанной, после согревающего водочного компресса, сделанного мне великодушным барменом с цветными, как сны, татуировками на руках, я провел на диване перед телевизором – гудящая голова и взбесившаяся сила тяжести сделали прямохождение временно недоступным. Пришлось отмотать эволюцию немного назад, компенсируя неспособность стоять преувеличенно мудрыми мыслями. Мало кто задумывается, что мы пьянеем не от алкоголя, мы пьянеем от времени, мы сгущаем его, концентрируем, заливаем в себя вместе с этиловым спиртом разной степени очистки и крепости. Мы безрассудно тратим свое время на несколько дней вперед, так что неудивительно, что наутро его, времени, практически не остается. Но как по мне, лучше уж похмелье безвременья, чем переохлаждение, прозябание и попеременное дрожание членов. Так что сегодня, даже несмотря на то что я с трудом стоял на ватных ногах, я чувствовал себя намного уверенней. К тому же на диване можно было не только лежать, но и расти, по крайней мере профессионально, поглощая серию за серией телесериалы с оценкой на IMDB не меньше восьми. Моя собственная заявка для телевидения все еще была на рассмотрении, так что совсем нелишне поизучать пока чужие сериальные поделки – в наше удивительное время любой сезон Breaking bad для сценариста полезнее, чем все учебники по драматургии вместе взятые.