Безликие мчались на своих туманных лошадях во весь опор. Им хватит нескольких мгновений, чтобы достигнуть того места, где все еще в ужасе кричали люди, не нашедшие дороги. Кто-то бился о заборы в поисках калиток, кто-то рыдал и просил вытащить его из-под рухнувшей постройки. Не мертвые, но уже и не живые.

Безликие живых не оставляют.

– Мама! – крикнула я без всякой надежды, когда девочка на моих руках перестала звать папу – она теперь тоже вслушивалась в дрожь земли под копытами лошадей.

Что-то подсказывало мне, что зря я стою на месте. Не зная, что находится вокруг, я рискую быть затоптанной.

И я снова кинулась туда, куда направлял внутренний голос. Меня словно тянуло в одну только сторону, как мне казалось – к родному дому.

В какой-то момент я рухнула в овраг, который был далеко от моего дома, – я видела его не раз, часто ходила к нему. Кубарем скатилась вниз и вскрикнула от боли: раненая рука напомнила о себе.

Ржание лошадей и их топот теперь звучали вдалеке. Людей и вовсе не было слышно.

Все еще прижимая к груди ребенка, я поднялась на колени. Дрожа от усталости и холода, судорожно погладила девочку по голове… Пальцами наткнулась на что-то мокрое и липкое, но в темноте не разобрать.

– Ты меня слышишь? – негромко позвала я дитя. – Малышка?

Девочка молчала. Больше не звала папу, не стискивала мою шею ручками. Ее головка безвольно повисла.

Под моими ладонями тело ребенка нагрелось – ничего не видя, я могла полагаться только на внутренние ощущения, но требовалось успокоиться. Сделать это было крайне сложно. Сердце все еще заходилось в бешеном ритме, да и дышала я с трудом, хватая ртом воздух, но почти не получая его в легкие.

Я села на землю, положила девочку себе на ноги и дотронулась до ее грудной клетки. Чуть не вскрикнула от радости, когда под пальцами забилось сердечко.

Она просто без сознания, вот и все!

– Держись, милая, я тебя спасу, – шептала я. – Только держись, ладно? Тьма скоро рассеется. Как только Безликие очистят территорию…

Я осеклась, осознавая, что Безликие сейчас и впрямь не лошадей пасут. Они носятся по деревне, втаптывая ее в грязь вместе с постройками и людьми. После них ничего не останется – только голая, будто выжженная земля.

Перед моими глазами словно воочию замелькали лица соседей, всех до единого, даже Кузьмы. Деревенские немало моей крови попили, но смерти я им не желала: у каждого есть дети, а дети не должны расти без родителей. Да Безликие и детей не пощадят, так что, возможно, как раз родители потеряют своих чад.

Демоны разбираться не будут, кто есть кто, сметут с пути и думать об этом не станут.

Что до Кузьмы, то с ним я должна свести счеты сама. Страдать он будет или умрет, неважно. Важно, чтобы от моей руки.

Платье пропиталось сырой грязью, а я не смела пошевелиться, чтобы не навредить ребенку еще больше. Ощупывала осторожно, но кроме кровоточащей раны на голове других не обнаружила. Ну и хорошо. Головку я подлечу быстро и без магии, вот только света бы мне да до леса дойти. Мой дом наверняка пал как и другие, и тех скромных запасов трав, что я выбрала из бардака после прихода Лукерьи, думаю, больше нет.

Не знаю, как долго я пробыла в овраге с бессознательной девочкой на руках. Ноги затекли, словно кто-то невидимый колол их множеством острых иголок. Но сердце перестало рваться из грудной клетки, и дыхание восстановилось. Оставалось просто ждать, когда схлынет туман.

Темнота начала рассеиваться тогда, когда над оврагом стихли все звуки. Не было слышно больше ни цокота копыт, ни криков людей. Как будто наступило очередное ленивое утро – тихое и пасмурное.