– Что случилось? – проводив взглядом скрывшегося в тамбуре проводника, обратила на меня внимание женщина, словно лишь теперь увидев. И, прижав руки к груди, добавила с придыханием: – Ребенок заболел. Говорят, совсем плох.

– Совсем плох, – так до конца и не решив, правильно ли намерена поступить, повторила я. Оглянулась, посмотрела на смятую постель, на лежавшую на столике книгу…

Я вполне могла спокойно вернуться в купе – о моих способностях в этом поезде никто не знал, так что некому и осудить, но вот прощу ли сама себе, что могла, но не пришла на помощь?

С другой стороны, отец просил не выделяться, оставаться в тени, пока полностью не освоюсь с новой личностью. И я понимала, что это правильно, но…

Я решительно покинула купе, не позволяя себе передумать. Привычно бросив на дверь защитное плетение, прошла мимо заинтересованно посмотревшей на меня женщины.

Идти недалеко – из одного конца вагона в другой, но сколько всего можно увидеть, сколько передумать за эти несколько секунд!

Мысли я тщательно гнала прочь – не до них сейчас, а вот не замечать оказалось сложнее. Привычка! Поэтому уже иначе, чем это было ранним утром, оценивала и деревянные панели, которыми обит коридор. И ковровую дорожку под ногами. И магические светильники, спрятанные в бронзовые бра. И даже аромат… что-то легкое, успокаивающее, избавляющее от тревог.

Когда оказалась рядом с мужчинами, оба словно поджались, пропуская.

В носу засвербело от запаха трубочного табака и хвои.

Но это я тоже отметила вскользь, обратив внимание больше на взгляд одного из них – цепкий, оценивающий, он вызвал вполне осознанное желание передернуть плечами, избавляясь от чужого интереса к моей персоне.

Мысленно пожелав ему долгой икоты – в проклятиях я была не сильна, но на душе сразу стало легче, – подошла к купе, из которого доносились приглушенные всхлипы.

Открыла шире дверь, тут же ощутив неприятный кислый запах, в котором чувствовалась какая-то травяная сладость.

Внутри было трое. Женщина, совсем молодая, сидела у окна. Когда я появилась на пороге, посмотрела на меня растерянным взглядом. Суетливо поправила воротник блузки, скривилась и тут же прикусила губу, сдерживая себя, чтобы не зарыдать.

Мать? Если судить по возрасту, то, скорее всего, да.

Мужчина стоял у постели ребенка. Высокий, слегка сутулый. Лицо не спокойное, но в глазах виделась уверенность, что все закончится хорошо.

Мальчик лет пяти…

– Когда это началось? – заставив мужчину отступить в сторону, наклонилась я к ребенку.

Бледные кожные покровы, испарина, кое-как затертые следы рвоты, частое, поверхностное дыхание…

Мальчик лежал на боку, поджав колени к груди, и тихо, как щенок, поскуливал.

– Минут тридцать назад, – ответил мужчина. – Мы выходили в ресторан, с ним оставалась няня…

– Где она? – Разворачивая диагностическую магему, я провела рукой над крохой.

Ладонь привычно закололо, перед глазами появилась невидимая другим картинка, окрашенная в опасные, черно-малиновые цвета.

Рот, пищевод, желудок, кишечник, сосуды, по которым текла кровь… И свой особый окрас, тонкими нитями расползавшийся по организму.

Яд!

– В соседнем…

– Отдыхали в усадьбе? – спросила я, пытаясь понять, что именно меня тревожило.

Отравление ребенка – особая история. Сложно говорить о злой воле. А вот о беспечности…

– В Изюево, это…

– Знаю, – вновь перебила я.

Продолжая удерживать магему, прикрыла глаза, вспоминая, где и когда видела подобное. И эти кровавые вкрапления, и эту мохнатую паутинку, которая как кокон окутывала тельце ребенка.

И ведь видела точно! И не сказать, что давно. Не раньше чем год-два назад, потому как до этого времени диагностическая магема мне в руки не давалась.