Альмод пожал плечами. Ничему телохранителя Харальда не научила та кочерга. Дураков Альмод не любил, а дураков буйных не выносил вовсе. Плетением выдернул из руки нож – Стейн не успел даже попытаться порвать нити. Отшвырнул в сторону девку. Сгустил воздух вокруг головы Стейна в студень, который не протолкнуть в легкие. Парень задергался, заскреб рукой по горлу. Потянулся разорвать плетения, не сумел. Куда ему, это Гейр мог сражаться почти на равных, а одаренному, не прошедшему посвящение, с чистильщиком тягаться трудно. Да и не были братья особо сильны, просто привыкли, что некому отпор дать.

Альмод бы продержал Стейна так, пока не затихнет, но Рауд был еще жив, и время стремительно уходило. Да и какая, собственно, разница, этот полоумный вряд ли извлечет урок из случившегося. Так что Альмод просто остановил ему сердце. Склонился над трактирщиком, затягивая раны. Ерунда, легко отделался. Несколько дней проваляется пластом, кровопотеря все-таки серьезная, и встанет. Был бы одаренным – поднялся бы через день, а чистильщик и вовсе бы оклемался почти мгновенно.

– Прости, почтенный Рауд, – сказал Альмод, протягивая руку. – Не думал, что до этого дойдет.

Тот пополз, пятясь задом, глядя на Альмода с откровенным ужасом. Он вздохнул, огляделся. Ткнул пальцем в зевак, выделяя трех крепких мужчин:

– Ты и ты, помогите ему подняться и доведите до трактира. Ты – ступай к Харальду и передай, что Стейн доигрался. Захочет с кого спросить – пусть приходит ко мне. Я буду в трактире.

Вздернул за локоть с земли трактирную девку, убедился, что ноги ее держат, и зашагал прочь. Судя по всему, забот у него будет много.

Крики он услышал еще не открыв дверь. Кто-то стонал, кто-то бредил, кто-то орал в голос непотребные ругательства, кто-то просто выл. Обычно в трактире пахло мясом или свежим хлебом, вечером добавлялся запах горящего жира от свечей. Сейчас с порога в нос шибанули вонь немытых тел, горелой плоти и – вроде должен был уже принюхаться – копоти.

Столы сдвинули в сторону, насколько вышло, людей уложили прямо на полу, в два ряда, межу которыми едва можно было пройти. Рауд не соврал: мужчины, женщины вперемешку, полдюжины детей.

Альмод мысленно выругался. Захотелось развернуться и уйти. Он не справится. Просто сил не хватит на всех. Но тут к нему бросилась Хильда, жена Рауда.

– Хвала Творцу, вы все-таки пришли!

– Это все? – спросил Альмод, снова оглядывая людей.

– Еще на заднем дворе. И наверху, в комнатах. Полдюжины. У кого нашлось, чем заплатить, пойдемте к ним…

Альмод покачал головой.

– Погоди. Здоровые где? Много их?

Рауд сказал «мы собрали». Значит, должны быть.

– Тоже на заднем дворе, разогнала пока, чтобы не мешались, некуда их здесь. Девочки наверху, в комнате.

«Девочек» в трактире было четыре.

– Если могут что-то сделать, приказывай. – продолжала Хильд. – В такое время нужно держаться всем вместе.

Альмод потер лоб, мысли путались. Он не в силах помочь всем. С кого начинать? С мужчин, которые смогут отстроить дома, а потом принести городу золото? С женщин, способных родить детей взамен – как бы жестоко это ни звучало – погибших? Тем более, что женщин в Мирном и без того мало… Детей? Начать по очереди от двери, чтобы не мучиться выбором? С тех, кто больше заплатит?

Он мотнул головой, отгоняя желание просто развернуться и уйти. В конце концов, он никому здесь ничем не обязан. Его вообще ничего не держит в Мирном. Если Стейн не солгал, даже своего угла не осталось. Выйти за частокол, выплести проход – и поминай как звали. Будут проклинать? Ему-то что с того? Слова – лишь пустое сотрясение воздуха. Вернуть кошель, и вся недолга.