– А вы и правда теперь личный врач Гиммлера? – спросил Чиано.

– Так и есть, – ответил Керстен.

– Но как же это возможно! – воскликнул Чиано.

В его голосе выразилось все презрение, которое элегантный, высокомерный и блестящий аристократ питал к исполнителю самых кровавых и отвратительных дел.

Сам себя удивив, Керстен ответил:

– Что вы хотите, бывает, что мы – в рамках своей профессии – катимся по наклонной. Я упал на самое дно.

Он сразу пожалел об этом откровенном признании, вырвавшемся помимо его воли раньше, чем он успел подумать. Однако Чиано расхохотался и сказал:

– Я и сам это хорошо вижу.

Керстен нахмурился. Его отношения с Гиммлером касались только его самого. Никто не должен был его судить, и меньше всего – союзники гитлеровской Германии. Он спросил:

– Почему вы вступили в войну? Вы же всегда меня уверяли, что это будет глупостью и даже преступлением?

Чиано больше не смеялся:

– Я не изменил своего мнения. Но страной правит мой тесть.

Он махнул рукой, как будто отгоняя навязчивые мысли, и продолжил:

– Вы должны приехать в Рим.

– Я здесь в плену, – ответил Керстен.

– Это очень легко устроить, – высокомерно сказал Чиано.

В тот же вечер он объявил Керстену:

– Вопрос решен. Вы можете ехать.

А потом рассказал следующую сцену:

– Я встретился с Гиммлером за обедом и попросил его: «Дайте мне Керстена на один-два месяца, у меня боли в желудке, и надо бы, чтобы он меня полечил». Гиммлер недружелюбно посмотрел на меня – он ненавидит меня так же сильно, как я его презираю, – и ответил: «Керстен нужен нам здесь». Я в свою очередь посмотрел на него, да так, что он испугался, – он знает, как важны сейчас для Германии хорошие отношения с Италией. Он знает о влиянии моего тестя на Гитлера. Спохватившись, он сказал: «Ладно, посмотрим… Но заметьте, я не имею права распоряжаться Керстеном. Он финский гражданин». Святые апостолы! На это я ответил: «У нас хорошие отношения с финнами, я поговорю о нем с послом Финляндии». Чтобы не терять лица, Гиммлер торопливо сказал: «О, не стоит утруждаться. Доктор может ехать с вами».

Керстен покачал головой:

– Благодарю вас, но моя жена ждет ребенка, я не могу оставить ее одну.

– О, это пустяки, возьмите ее с собой, ваш ребенок родится римлянином! – воскликнул Чиано.

– Нет, спасибо, трудностей будет слишком много, – отозвался Керстен.

Было ли это истинной причиной его отказа или на его решение повлияли смутные угрызения совести, которые в эти мрачные времена запрещали ему наслаждаться миром и красотой римского неба?

В начале августа Ирмгард Керстен благополучно родила сына. После двух недель, проведенных с ней в Хартцвальде, доктор вернулся к своей работе в Берлине.

К нему пришел промышленник Ростерг, которому Керстен был обязан своим имением и по чьей просьбе лечил Гиммлера.

Ростерг сказал:

– Я пришел к вам попросить об услуге, которую можете оказать только вы. На одной из моих фабрик работает старый бригадир, он спокойный, честный и разумный человек. Но он социал-демократ, и за это преступление он попал в концлагерь. Я знаю, что вы пользуетесь доверием и дружбой Гиммлера. Освободите беднягу.

– Но я ничего не могу сделать! Гиммлер меня даже слушать не станет! – воскликнул Керстен.

Его ответ был абсолютно искренним. Ему никогда не приходила в голову идея, что можно попробовать пользоваться привилегиями подобного рода. Даже сама мысль о том, чтобы выступить посредником между кем-то и Гиммлером, приводила его в ужас.

Но Ростерг был настойчив и уверен в себе:

– Вот увидите. На всякий случай вот вам листок со всеми данными по этому поводу.

– Я хотел бы помочь, но обещать ничего не могу, у меня действительно нет никакого влияния, – сказал Керстен.