– Правильно! Мне тоже пора подкрепиться…

С утренней трапезой проблем не было. Первая новогодняя неделя хороша тем, что вообще не надо готовить – полки холодильника гнутся от салатов, закусок и давно остывшего горячего. А какое единство наблюдается по всем кухням Советского Союза! Всюду на завтрак подаются оливье, селедка под шубой и позавчерашние котлеты…

Ну, котлеты мы разогреем. И пюре заодно, отвердевшее, как утоптанный снег… Я зажмурился. Хорошо!

Что ни говори, а завтрак в безмолвии и одиночестве, когда всё спокойно и никуда не торопишься – это особое удовольствие. Ты не ешь, нервно поглядывая на часы, а смакуешь! А на десерт – чай с пирогом. И тишина…

Конечно, в эти плавно текущие минуты я испытывал чисто мещанские радости – ничего не делал, да пищеварил, – но кто сказал, что «il dolce far niente» не подобает мужам – ученым и государственным? Можно же, хоть иногда, побездельничать? Разнообразия для?

С сожалением углядев дно теплой чашки, я отставил ее и сменил вид недеяния – стал рассеянно глядеть в окно, на две сосны у забора.

Не удержался, заказал и сам заплатил, чтобы во дворе росла хоть пара хвойных пород из леса. Спецмашина выкопала сосенки – крепенькие, в два человеческих роста, вместе с корнями в кубометрах земли – и бравые садовники пересадили деревья.

Та, что левее – или правее? – надумала чахнуть по весне, но я ей втолковал, что подобное поведение весьма для меня огорчительно. Лично подкормил вонючим компостом, и сосна вняла – приняла́сь, зазеленела…

Звонок радиофона спугнул мысли, рассыпая их на фонемы. Дотянувшись до «ВЭФа», я ожидал узреть на экране сюсюкающее «Риточка» или «Юлечка», а увидал короткое и твердое «Путин».

Воздыхая, пальцем придавил зеленый кружок.

– Да, Владимир Владимирович?

– Здравствуйте, Михаил Петрович, – донёсся до меня негромкий и сдержанный голос. – Елена Владимировна доложила мне о событии… которое не должно было произойти. Хм… Знаю, у вас радиофон с шифратором, но всё же… Вы не могли бы подъехать?

– Ну, разумеется, – ответил я, начиная переживать. – Еду.

– Жду, – обронил радик, и погас.

– Вот, вечно всё испортят… – мое ворчание разнеслось по холлу, однако холодный пузырь беспокойства надувался внутри сильнее и сильнее, вытесняя лень и сонную истому.

…Десятью минутами позже «Чайка» выехала со двора.

Терпением я никогда не отличался, да и ждать не люблю. Что мне оставалось? Гнать.

Сразу за КПП к моему «членовозу» пристроились два черных, приземистых «ЗиЛа». Кортеж раскрутился на заворотах эстакад, и понесся к Москве.

Тот же день, позже

Москва, площадь Дзержинского

Столица недурно подготовилась к росту благосостояния трудящихся – и к нашествию автомобильной орды. Въезды повсюду широкие, кое-где по десять, даже по двенадцать полос, но вот центральные улицы не раздвинешь.

Объехав памятник Железному Феликсу, я притулился на стоянку во внутреннем дворе, с тылу державного здания КГБ, доминирующего над площадью.

Дежурный старлей лихо козырнул, и проводил меня наверх. Шагая по бесконечной красной «кремлевке», я мимоходом успокаивался – не для этого ли и существуют длинные, гулкие коридоры? Отводить тревоги?

В приемной председателя все тянулись во фрунт, а я пожалел, что среди лощеных офицеров не теряется тихий, почти бесплотный Василь, вечный «адъютант» Андропова – скромный капитан ненадолго пережил Юрия Владимировича.

– Вас ждут, Михаил Петрович, – пробасил здоровенный секретарь, и отворил заветную дверь с привычной ловкостью лакея.

Кивнув, я переступил порог. Створка влажно клацнула за моей спиной, и в кабинете качнулась потревоженная тишина.