– Хорошо, хоть не шумят, – зашептала Рита, тискаясь.

– Не говори…

– А тут точно нет всяких… этих… букашек-таракашек?

– Да какие тут букашки… Так, скорпионы, разве…

– Ми-иша!

Тут за входом замаячили тени, «змейка» зашуршала вниз, и к нам забрались Наташа с Инной, держа в руках одеяла.

– Пусти-ите переночева-ать!

– Хотите, чтобы помощника режиссера обвинили в аморалке? – кротко вопросил я.

– Нам хо-олодно! – заныла Инна. – И Наташка с меня постоянно одеяло стаскивает!

– Вот на-аглая… Миш, ну пусти-и! Мы только на одну ночку, правда-правда!

– Да ложитесь уж, – проворчала Рита, улыбаясь.

Подруги захихикали, завозились… Наташа живо залезла ко мне под одеяло, крепко прижимаясь «нижними девяноста», и стихла.

Покой длился недолго.

– Ната-аш! – громким шепотом позвала Инна. – Спишь?

– Не-а… – глухо отозвалось у меня под боком.

– Получается, что история твоей мамы – главная в «Лезвии бритвы»?

– Ну-у… Я бы так не сказала. Там же еще, вроде, о том индийском скульпторе, о докторе Гирине… Хм… Только сейчас до меня дошло, что нашего моремана зовут точно так же – Иван Родионович Гирин!