Настолько, что мысли о ней потеснили даже необходимость разобраться с тем, кто уже полгода обворовывал мою дочь. Могло ли быть так, что она знала, кто я такой? Если так, то где мы могли встречаться раньше и почему тогда я не запомнил ее, ведь у меня прекрасная фотографическая память? Кроме того, такую змеюку тяжело проглядеть. Может, любовница чья-то? Это вряд ли. Любую можно украсить как конфетку, но вот этот вызов всему миру, читающийся во взгляде, вложить в человека нельзя. Он по наследству передается. Скорее всего, чья-то дочурка, возможно, кого-то из партнеров. Не мог я отделаться от чувства, что есть в ней что-то знакомое, едва уловимое, но есть. Память дразнила, а мысль, едва успев зародиться, ускользала.

Я устроился за столиком одного из кафе поближе к выходу. И настолько погрузился в мысли, что даже не заметил, как напротив на стул опустился Стас. Я даже вздрогнул, когда увидел его.

— Ты же сказал, что перезвонишь, когда приедешь, — высказал я свою претензию, пожимая руку другу.

— Нет, — тот отрицательно покачал головой. — Это ты сказал, чтобы я позвонил. И бросил трубку, я даже ответить ничего не успел.

— Грешен, — я поднял руки, шутливо капитулируя.

Стас тихо засмеялся, а я уставился на друга, стараясь приметить все изменения, которые произошли с нашей последней встречи. Их было немного. Вертикальная морщинка чуть выше переносицы стала немного глубже. И казалось, что на висках прибавилось седых волосков. А в целом это был тот самый Стас, который врезал мне по физиономии чуть меньше года назад.

Мы с ним были знакомы с выпускного класса школы. И это знакомство не задалось с самого начала — мы подрались. Сцепились, как щенки питбулей, никто не хотел уступать. Нас тогда с трудом друг от друга оторвали. А после пришлось все же признать, что силы равны. Так два абсолютно разных парня стали не разлей вода. Наши различия были и во внешности — в отличие от меня, блондина с голубыми глазами, Стас обладал черной шевелюрой и такими же глазами, — и в характерах, друг всегда был безбашенным босяком, а я отличником-идеалистом.

— Рассказывай, — предложил собеседник.

И я поведал ему о том, что произошло со мной с того момента, как мы виделись в последний раз. Новостью о моем разводе он не был шокирован, лишь заметил, что все к тому и шло. А ведь он не первый, кто сказал мне это. Неужели только я не видел, что у нас с Аленой и семьи как таковой давно нет, и любовь ушла? А выходит, всем вокруг давно все было ясно? Неприятно осознавать, каким ты был ослом.

— Значит, теперь ты зять самого Грищука, — подвел итог Стас. — Знаешь, друг, — он усмехнулся, — я знал, что когда-нибудь какая-нибудь мажористая дамочка таки тебя прикупит. Но, признаюсь, ты превзошел все мои ожидания!

— Так я выгляжу со стороны? — прищурился я. — Позвал друга на помощь...

— Не кипятись, — осадил он меня, — и подумай о том, как ты выглядишь в своих собственных глазах. Потому что ты уже доказал, что на мнение других тебе насрать. Даже на мое, не так ли?

— Стас... — сейчас меньше всего я хотел говорить на эту тему.

— Посмотри мне в глаза, — попросил друг, и я не смог ему отказать. — Я не буду спрашивать, как ты мог, или упрекать в том, что ты сделал. Я хочу знать, сколько раз?

— Один, — я прочистил горло и повторил. — Один. Тогда когда ты все увидел.

— Ясно, — выдохнул он, как мне показалось с облегчением. — Хочешь узнать, как я жил все это время? Как я справлялся, лишившись сразу двоих самых дорогих моему сердцу людей?

Я нервно сглотнул и кивнул в знак согласия. Да, я хотел это знать.

За окном уже давно царила глухая ночь. После обеда небо заволокло тучами, отчего вечер выдался пасмурным. Но дождь так и не прорвался с небес на землю. Духота заволокла пространство, нависая над головами, придавливая за плечи. И даже вступившая в свои права ночь своей прохладой не спасала положение, только едва ощутимо облегчала. Хотелось растянуться на гладком ламинате в кухне голой спиной и молча глядеть в потолок. Чем я и был занят. Но молча — это не сегодня и не про нас.