А вот справа от Ашотика обнаруживается большой сюрприз. Это Амир. Он не дёргается и ведёт себя спокойно. Воин, твою дивизию. Знает, чем дело кончится, самурай, мля.

Чего тебе не хватало, Амир? Мне от этого открытия хреново становится. Обидно, бляха-муха. Нормальный же чел, и пригодился бы мне здесь и Цвету ой, как пригодился бы…

Я киваю Александру, чтобы выводил бойцов. Теперь они уже не нужны. Сажусь на лавку напротив Ашотика и молча оглядываю его и его спутников.

– А это чё за х*й моржовый? – киваю на синего. – Ты в законе, деда? Кто такой?

Тот разражается злобной тирадой, состоящей исключительно из фени и мата.

– А ты сам кто такой? – несмотря на страх ерепенится и не сдаётся Ашотик. – А я тебе сам скажу, кто ты такой! Ты покойник! Тебя нет, я тебя завтра…

Он поднимает толстые, густо поросшие волосами руки и, сжав левую в кулак, интенсивно хлопает по ней основанием ладони.

– Я тебя вы*бу! – хрипит он, повторяя раз за разом.

Жалко смотреть. Всё-таки, я всегда был ментом, но не палачом. Я ловил вот таких упырей, но никогда не казнил, не лишал жизни и сейчас не желаю этого. Поэтому смотрю на них с грустью.

– Да заткнись ты, – негромко говорю я Ашотику.

И он затыкается. Ещё бы, доходит, не может не доходить, к чему дело идёт.

– Дурак ты, Ашотик, – качаю я головой. – Ты думал, завалишь Абрама и всё, будешь жить-поживать, да добра наживать?

– Его приговорили! – отвечает он, тыча в меня пальцем. – Ему всяко конец был! Вот, у Игната спроси, Игнат всю Москву держит. Он и приговорил. У нас всё по закону! А ты кто такой, а? Ты чмо!

Красиво говорит, смачно.

– Ты что ли Игнат? – спрашиваю я у синего. – Больше ты ничего не держишь. Вообще ничего. Только душу свою и то недолго уже осталось.

– Э-э-э, ты дурак! – снова разъяряется Ашот. – Тебя похоронят завтра же! Ты, чушкан пробитый, ты кто такой, вообще, чтобы на Игната хлебало разевать? Ты…

– Слышь ты, штрибан, – не могу сдержаться я, чтобы не процитировать Свердловского классика, – ты фильтруй хрюканину. А ещё лучше, закуси своё поганое жало.

Ашотик вскакивает, но Игорёк, стоящий сзади, тут же усаживает его обратно, отвешивая крепкую затрещину. Я поворачиваюсь к Амиру.

Какое-то время мы смотрим друг другу в глаза. Наконец, я вопросительно киваю, и он лишь качает головой и пожимает плечами. А потом отворачивается. Он точно знает, что сейчас будет.

– А ты кто такой вообще? – не может уняться Ашотик. – Ты как с ворами законными говоришь, чмо? Нас только воры могут судить, ты понял?

– Ошибаешься, – хмыкаю я. – Особое совещание может, ОСО, слыхал? Полевая тройка. Видишь, у нас тут представители воровского сообщества, МВД и трудящихся.

Я поочерёдно показываю рукой на Цвета, Торшина и на себя.

– И приговор, по сути, мы уже вынесли. Но ты можешь сказать что-нибудь, чтобы облегчить участь свою горемычную. Например, кто тебе велел убрать Абрама. Ещё меня очень интересует, через кого ты организовал покушение на меня и кто его выполнил. Давай. Если не расскажешь, тебе сделают очень и очень больно, так больно, что ты захочешь скорее умереть.

Ашотик пугается, бледнеет и снова начинает сыпать матом.

– Абрама он сам хотел устранить, – поясняет Амир. – Хотел наше казино к рукам прибрать. Он Плешивцева давно подбивал, уговорил уже, а тот у начальства своего добро выбил. Поэтому они тебя и взяли в тот раз. Выйти ты не должен был.

– Вместе с племянницей Ферика? – хмыкаю я. – И КГБ не побоялись?

– А ему всё равно. Он и Ферика хотел вальнуть, но это вон Игната идея. У того аппетит вообще неуёмный. Короче, все чего-то хотели. Менты хотели Абрама из дела выбить, потому что катраны это типа их дело. Ну и конторских умыть заодно. Ашотик хотел твоё казино себе забрать и столицей править, дебил.