– Мля, Егорыч, где я тебе таких возьму?

– Ну, ты уж поищи, покумекай. Я вон тоже с Серёгами поговорю.

– А зачем тебе? – топорщит он глаза.

– Ну, как зачем, будем армию создавать. Патрули революции. Защищать слабых и обижать сильных.

Он ржёт:

– А чё, прикольно. Тимур и его команда в натуре. Ну ладно, поспрашиваю.

– Ну только аккуратно, ладно? Чтоб у нас тут очереди желающих записаться в ЧОП не выстроились.

– Куда записаться?

– Потом скажу, – отмахиваюсь я. – Пошли в класс. Звонок уже.

После уроков я сразу иду домой. Вернее, не домой, а по направлению к дому. На пути моего следования находится опорный пункт с офисом участкового. Вот туда с тяжёлым сердцем я и направляюсь.

Захожу прямиком в кабинет. Не убьёт же он меня. Может покалечить, конечно…

Он сидит за столом, а перед ним восседает толстая тётка в форме. Увидев меня, он в лице меняется. В его взгляде не читается ни намёка на внутреннюю доброту. Да… Не надо было заходить.

Он привстаёт, а рука тянется к кобуре.

– Ты чё припёрся, сука? – зло спрашивает он.

– Дядь Ген, – начинаю я миролюбиво.

– Какой я тебе дядя! – рычит он. – Матвеевна, ну-ка выйди. Мне с этим змеёнышем один на один поговорить надо.

Дородная Матвеевна безропотно поднимается и, смерив меня неодобрительным взглядом, тотчас выходит из кабинета. Свидетели нам и в самом деле не нужны. Рыбкин выбирается из-за стола и, воспламенив безумный кровавый огонь во взгляде, надвигается на меня. Ну ладно. Если насилие неизбежно, говорят, нужно расслабиться.

Я делаю шаг навстречу своему палачу и останавливаюсь в расслабленной позе, правда, удобной для быстрого реагирования. Он быстро приближается и у него даже не ёкает ничего, я не вижу, ни тени сомнения, вообще никаких посторонних мыслей и слюнтяйского морализаторства.

Он резко замахивается и бьёт. Прямо, как на картинке из учебника по самбо. Ну, чего уж, раз такое дело, я тоже действую, как на той же картинке. Вернее, серии картинок. Делаю несколько простых движений, блок, захват, поворот и… вот уже дядя Гена загнут носом к давно немытому полу, а рука его трещит в суставе.

– Отпусти, щенок, – тихо хрипит он, стараясь не закричать.

Знаю, что делаю ему больно, ну, а что мне ещё остаётся?

– Нападение на сотрудника при исполнении… – шипит он.

– Это не нападение, это самозащита, – парирую я.

Впрочем, ни для кого не секрет, что по линии самозащиты у меня, как раз, проблемки сейчас нарисовались.

– Короче, дядя Гена, ты можешь нормально меня выслушать или готов воспринимать только в позе рака?

– Пусти, сука…

– Ладно, отпускаю. Только ты не кидайся больше.

Я его отпускаю. Он выпрямляется. Злой, как собака. Морда красная, глаза дикие. Поправляет мундир, отряхивается и… резко бросается на меня. Снова. И снова оказывается загнутым носом в пол.

– Блин. Ну, придётся значит в таком виде с тобой разговаривать, – вздыхаю я. – Лишь бы не вошёл никто, а то неудобно ведь получится, да?

– Отпусти, – тихонько скрипит он. – Отпусти, гад.

Я отпускаю. Мне, в конце концов, не сложно. Он стоит, наклонив вперёд голову и переводит дыхание.

– Я сразу скажу для начала. Ничего не было. Успокойся. Ничего не было. А теперь сядь за стол и послушай. Садись, говорю.

Размашисто поправив разлетевшуюся чёлку, Рыбкин возвращается за свой стол. Я присаживаюсь напротив него и поворачиваю к себе телефон.

– Дочь дома? – спрашиваю, не глядя на него.

Он не отвечает. Я набираю телефонный номер и долго держу трубку. Не подходит.

– Так дома или нет?

– Дома, – зло произносит он.

Я набираю ещё раз и опять слушаю длинные монотонные гудки. Наконец, она отвечает.