Тэён, который уже давно далек от трезвости, обиженно дует губы и, слегка пошатываясь, идет к лестнице. Проходит мимо Мингю, громко сопя, поднимается наверх.

– Спокойной ночи, – бросает Юбин, тоже покидая холл, а Мингю так и стоит с глупым лицом, отчаянно хмуря брови.

Пытается поймать ускользающую мысль, какое-то утраченное среди воспоминаний ощущение, но не может. Он берет рюкзак, который оставил в гостиной еще с утра, уходит в уже знакомую ванную на первом этаже, торчит там максимально долго – волосы наполовину успевают высохнуть после душа, пока он сидит прямо на холодном кафельном полу и вертит в руках телефон. Свой телефон. Батарея давно села, а поставить мобильник на зарядку он не решается. Как и ответы получить.

В коридоре на втором этаже ни черта не видно. Мингю вглядывается в темноту, только сейчас понимая, что не знает, куда ему идти. Он медленно шагает вперед, морщась от тихого скрипа паркета под ногами, и останавливается перед приоткрытой дверью в спальню Чонхо. Вспоминает чужие слова, что комнату можно занять любую, но все равно мнется на пороге долгую минуту, прежде чем развернуться и пойти куда глаза глядят – во всех смыслах.

Не успевает. Дверь резко открывается, и его хватают за руку и затаскивают внутрь комнаты. Чонхо стоит перед ним, блестит своими черными глазами в темноте. Наклоняется и забирает из рук рюкзак, который Мингю зачем-то притащил с собой.

– Хватит бродить и ложись спать. Ты слишком громкий.

– Но я же даже не делал ничего, – возмущается Мингю.

– Я твои шаги на первом этаже с другого конца дома слышал.

Мингю сглатывает; надеется, что этого не видно было, но взгляд Чонхо все равно устремляется на его шею, а затем – обратно в глаза.

– В какую комнату я могу пойти?

– Спи здесь.

– Я не хочу спать с тобой.

Мингю даже в потемках видит, насколько выразительно на него смотрит Чонхо – эта чертова выразительность буквально повисает в воздухе неозвученными словами, до краев переполненными двусмысленностью.

– Да в чем, блядь, проблема? То ты сам на меня вешаешься, а теперь стоишь с таким видом, будто я в следующую секунду сожру тебя.

– Я не вешался на тебя. – Голос звучит почти обреченно, будто Мингю не опровергает чужие слова, а, наоборот, подтверждает.

– Бесишь иногда пиздец просто. – Чонхо кидает его рюкзак на кресло и отходит к кровати, садится на нее с размаху. – Сначала говоришь, что не можешь мне врать, а потом берешь и делаешь это, когда я спрашиваю, что не так.

– Промолчать не значит соврать. – До тошноты не хочется продолжать этот разговор. Не хочется настолько, что Мингю готов лечь спать прямо тут, на пол, и свернуться калачиком.

– Промолчать о чем?

Он подходит ближе и пихает Чонхо обеими руками, снова и снова, пока тот не оказывается на другом конце кровати. Забирается на нее сам, заматывается в одеяло и делает вид, что не ощущает эти чужие волны негодования. Думает сначала, что Чонхо все-таки решит продолжить донимать его расспросами, но тот молча ложится рядом, повернувшись к нему спиной.

Спустя долгую минуту Мингю чувствует, как его довольно ощутимо пинают – от досады, видимо. Он морщится и делает то же самое. Ответки от Чонхо не следует, поэтому Мингю закрывает глаза, шумно вздыхая.

Если бы кто-нибудь сказал ему, что теперь делать дальше.

Он сидит на гладко застеленной больничной койке спиной к двери и таращится на задернутые жалюзи. В палате темно, но ему хочется, чтобы стало еще темнее – и чтобы ни один солнечный луч не проникал в помещение со стороны окна. Мингю прикладывается к бутылке соджу, которая стремительно пустеет, и коротко смеется с нотками истерики на выдохе.