– Да в том-то и дело, Лера, что таких, как он, – капля в море по отношению к океану хладнокровных карьеристов и фарисеев, – не выдержал Дружной. – У нас нынче вся страна – духовная пустыня, пользуясь твоим же выражением. И ты сам, вместе с твоим отцом Иоанном, – попросту вымирающие мамонты.

– Нет. Таких много… И к тому же, пусть хоть один останется – даже один в поле воин, – упорствовал Шевцов.

И каждый был по-своему прав.

Рассерженный господин Колесников, полноватый обладатель модной курчавой бородки, не заставив долго ждать, вызвал Шевцова для объяснения:

– Валерий Валерьянович, не доверил ли я вашей непосредственной опеке свою единственную дочь? Не давали ли вы клятву у Святого Престола о супружеской верности в богатстве и бедности, радости и печали, здравии и болезни?

– Леонид Дмитриевич, причем тут это? Валерия Леонидовна, очевидно, пребывает в нервном расстройстве. Ей надо обратиться к специалистам.

– А по мне, так это вам следует безотлагательно направиться в духовную лечебницу – на исповедь. И позаботиться о перемене нравственных устоев.

– Я регулярно там бываю, господин Колесников. Это дело мое и Господа Бога. Посредников не требуется, благодарю.

– Вы увиливаете от темы. Я осведомлен: вы нечестны по отношению к Валерии.

– Это вам Валерия Леонидовна доложила?

– Не имею оснований не доверять дочери. Немедленно езжайте к ней с извинениями и наладьте, наконец, законную семейную жизнь.

– Господин Колесников… у женщин я еще прощения не просил.

– Да вы раб предрассудков, батенька. Нынче другие времена. ХХ век наступил.

– Времена всегда одинаковые. Выдумали «эмансипацию». На каких доводах она основана? Женщины за нас замуж выходят, а не мы за них.

– Валерий Валерьянович, позвольте напомнить до смешного банальный нюанс: Валерия Леонидовна не посторонняя вам женщина, а ваша жена.

– Ну, раз жена, так пусть и ведет себя как жена. Кто надоумил ее, во-первых, соваться в политику и вещать с видом эксперта несусветные глупости. А во-вторых, дерзить, требуя веры в ее миражи, и при этом возвышать голос до рвущего перепонки дисканта. И оскорбления в адрес мужа – ей не к лицу.

– Однако же Валерия Леонидовна глубоко уязвлена… Вы не боитесь потерять ее?

– Ничего похожего. У меня нет ни тени сомнения, что она образумится. Прежде она была зависима от вас, теперь от меня.

– Господин Шевцов, вы неимоверно черствый и бессердечный гордец!

Шевцов пришпилил язык к нёбу, видимо сдерживаясь в присутствии тестя.

– Имеете что-нибудь изложить по сути? Нет? Всего доброго.

Шевцов четко поклонился и крутанулся на каблуках.

Не желая потворствовать Лериным капризам, Шевцов подал прошение на перевод в Закаспийскую область и вскоре получил назначение в отряд Кушкинской бригады на российско-афганской границе. Он и не думал ехать на поклон к Валерии Леонидовне, а через третьих лиц оповестил супругу и тестя о грядущем распределении.

Сергей Дружной тяжело переживал отъезд близкого товарища:

– Одно утешительно: дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут, – невесело шутил он, – пообещал бы писать, да небось почта в эту гиблую даль не доходит.

Собирался Шевцов недолго: уладив дела в Петербурге, попрощался с отцом и, не дожидаясь ответа жены, отправился в дорогу.

Приехав через полторы недели в Красноводск, Шевцов пересел на местную секретную узкоколейку, проложенную до пограничного форта Кушка. Монотонный, унылый пейзаж его удручал. Со всех сторон – гряды однообразных песчаных сопок, на склонах которых время от времени попадались на глаза худосочные кусты саксаула. Ложбины у их подножья скудно выстланы чахоточной растительностью и разбросанной пятнами жухлой травой. Добравшись до крепости, Шевцов, помимо умученных пеклом, нервически всхрапывающих кавалерийских лошадей и невзрачных терпеливых мулов, приметил на ее дворе невозмутимых верблюдов, каждый с бочкообразным, раздутым брюхом и до нелепости худыми, мосластыми ногами.