Ему почудилось – глазурь на изразцах стала ярче и живее. Блики огня играли на выпуклых рисунках. Владимир присмотрелся – маленькие квадратики каминной плитки изобиловали фривольными сюжетами: светловолосые, голые нимфы убегали от сатиров; те гнались за ними по лесным чащобам, тряся красными эрегированными приапами; томные барышни задирали подолы пышных юбок, обнажая бутоны раздвинутых губок; бравые солдаты приспускали штаны перед уличными торговками и манили последних в темные подворотни. И главное – все они были живые! Здесь тоже шла своя маленькая греховная жизнь. Взгляд Махнева скользнул вдоль сиреневых стен. На них тоже ожили сюжеты гобеленов и живописных полотен: пасторальные пастушки бесстыдно совокуплялись с пастухами, забыв о своих козочках и коровах; восточная красавица, охваченная пылкой страстью, отдавалась турецкому султану; вельможные дворяне короля разглядывали перси юной герцогини, а та, задрав пышную юбку, широко раздвигала ноги. Там было много других похотливых картинок. Владимир с трудом оторвал от них взгляд. Но то, что творилось в самом зале, завораживало еще больше. Владимир не задержался надолго возле причудливого камина.

Он парил в перламутровых струях и теперь уже бесстрастно наблюдал за тем, что делается внизу. Казалось, что все совокупляющиеся в беспорядке люди стали походить на живую лиловую массу или корни тропических растений – так диковинно переплелись меж собой их разномастные тела. Зал будто стал еще шире – он выглядел, словно огромное зыбкое и бескрайнее поле, окутанное сиреневым свечением. Владимир отлетел к стене, расширенными глазами он созерцал эту грандиозную вакханалию. Она восхищала дерзкой бесстыдностью оголтелого сборища адских прелюбодеев и одновременно пугала – казалось, эти люди давным-давно сошли с ума и не могут, не в силах остановить всеобщее безумство. И безумством этим правит ужасная сила… Невидимый режиссер поставил этот спектакль, а теперь сидит в зрительном зале, наблюдая со стороны «плоды своего извращенного гения».

Владимир оттолкнулся от стены и полетел туда, куда его все время тянуло – в центр зала, туда, где стояла кровать Полин Лагранж – хозяйки дома, королевы сладострастников.

Мулаты исчезли. Полин лежала в одиночестве и потягивалась, словно сытая, холеная, хорошо откормленная, гладкая кошечка. Было видно: ее славно удовлетворили, и она могла теперь позволить себе нежиться в шелковой постели и дремать сладким сном. Вдруг мелькнула чья-то тень, и к ней прилег новый обнаженный красавец – стройный, длинноногий мужчина с великолепной фигурой и светлой кожей. Полин настолько обрадовалась гостю, что распахнула навстречу ласковые руки, с губ сорвался благоговейный восторг. Каштановая кудрявая головка притулилась к груди нового любовника. Полин так трепетно прижималась к незнакомцу, что Владимир невольно позавидовал ему.

Мужчина приподнялся на локте, голова, покрытая русыми с легкой рыжиной локонами, склонилась над Полин. Любовник нежно и страстно целовал хозяйку в губы и шептал что-то на ухо – она все розовела, карие глаза закрывались от истомы. Ее снова охватило вожделение. Ладонь незнакомца сжала упругую грудь, а позже спустилась ниже, длинные пальцы проникли во влажное лоно. Бедра красавицы дрогнули и двинулись навстречу. Русоволосый мужчина на минутку замер и приподнял лицо, мелькнула знакомая острая бородка. Это был Виктор! Его пристальный взгляд скользнул по Владимиру, барахтающемуся где-то под потолком. Демон подмигнул и лукаво рассмеялся, обнажив ровные, белые, почти волчьи зубы.

В тот же миг дрогнуло пространство. Нежно-сиреневые краски потемнели, кобальтовая синева густым туманом потекла на середину. Кровать, на которой лежала Полин, зашаталась. Из-под нее вырвалось пламя. Ровные, яркие языки огня обрамляли ее со всех сторон. Но это обстоятельство ничуть не смутило ни Полин, ни Виктора – они сплелись в еще более страстных объятиях. Прямо над их головами ожил лентообразный, деревянный орнамент прикроватной спинки. Не просто ожил, он превратился во множество живых змей. Скользя холодными разноцветными спинками, змеи ползали над телами двух любовников, сплетались в кольца и сверкали длинными, раздвоенными жалами.