Мори был едва ли не одержим открытым полярным морем, и эта одержимость казалась тесно связанной с его интересом к другому важному океаническому явлению, которое он долго изучал, а именно – к Гольфстриму. В то время Мори гораздо лучше других знал ширину течения, его скорость, силу и тепловые свойства. Говоря о Гольфстриме, этот мастер таблиц и диаграмм не чурался поэтических сравнений. «По океану течет река, – писал Мори в «Физической географии моря». – Она берет начало в Мексиканском заливе и впадает в арктическое море. Нет в мире другого столь волшебного потока. Он течет быстрее Миссисипи и Амазонки и переносит в тысячу раз больше вод. У берегов Каролины его воды темнеют глубокой синевой. Они так хорошо различимы, что их граница с обычной морской водой видна даже невооруженным глазом».

Сайлас Бент полагал, что его Куросио столь же сильно, как Гольфстрим Мори. «Они почти идентичны по объему, скорости течения и прочим измерениям», – замечал он в своей статье. Сравнимы были также их соленость, температура и влияние на климат. Бент предполагал, что Куросио даже более сильно, поскольку Тихий океан существенно больше Атлантического. Именно поэтому он полагал, что двинуться к полюсу стоит через Берингов пролив – прежде еще никто не пробовал такой угол атаки.

Теории Сайласа Бента и Мэтью Фонтейна Мори хотя и поддерживались наукой того времени, все же во многом основывались на мифах, легендах и верованиях. Различные вариации теории открытого полярного моря существовали еще в доисторические времена. Представление о безопасном, теплом месте в высшей точке земного шара – оазисе в пустыне льда, настоящей полярной утопии – словно бы укоренилось в глубине человеческого сознания.

Викинги рассказывали о земле на северном краю света, которую порой называли Ultima Thule, где океаны водопадом обрушивались в бездонную пропасть, питавшую все реки и источники мира. Греки полагали, что на севере находится Гиперборея – страна вечной весны, где никогда не заходит солнце. Считалось, что Гиперборею омывают воды могучей реки Океанос и окружают Рифейские горы, где обитают грифоны – диковинные наполовину львы, наполовину орлы. Представление о том, что на Северном полюсе живет святой Николай – он же Крис Крингл или Санта-Клаус, – появилось гораздо позже. Самое раннее свидетельство о полярном пристанище Санта-Клауса содержится в карикатурах Томаса Наста, опубликованных в 1866 году в журнале «Харперс уикли»: художник подписал серию рождественских рисунков «Санта-Клаусвиль, С. П.». И все же стоящая за шуткой Наста идея о теплом, уютном, благодатном, пригодном для жизни крае на вершине мира уходила корнями в глубокую древность и весь XIX век подпитывала американское увлечение Северным полюсом.

Целый ряд ученых на первых порах полагал, что на полюсах находятся громадные вихри или отдушины, из которых и распространяются огромные объемы термальной и электромагнитной энергии. Ньютон постулировал, что планета представляет собой сфероид, приплюснутый на полюсах, а если это действительно так, полярные земли и моря находились ближе к теплому ядру земли и могли характеризоваться умеренным климатом. Британский астроном XVIII века Эдмунд Галлей, прославившийся вычислением орбиты кометы, названной его именем, полагал, что Земля внутри полая, содержит в себе светящиеся газы и служит домом для множества животных и даже расы людей. Галлей считал, что земная кора на полюсах так тонка, что излучающиеся газы проникают сквозь нее в атмосферу – этим он объяснял эффект северного сияния.

Существование множества теорий о свободном ото льда полярном море объяснялось практическим желанием: прямой путь через полюс сулил огромные коммерческие выгоды. Веками британцы и голландцы с особенным рвением пытались разыскать северный проход в Азию, который позволил бы им успешнее конкурировать с испанцами и португальцами, практически монополизировавшими южные морские пути вокруг мыса Горн и мыса Доброй Надежды. В итоге в XVI и XVII веках поиски свободного ото льда северного прохода превратились в священный грааль мореходов. Наряду с другими ведущими исследователями Виллем Баренц и Генри Гудзон поверили в вариации теории открытого полярного моря, хотя в своих дальних странствиях никогда не находили исчерпывающих свидетельств его существования.