Аналогичные выводы можно сделать и в отношении 3-й главы Послания к Ефесянам (3:9):
Мне, наименьшему из всех святых, дана благодать сия – благовествовать язычникам неисследимое богатство Христово и открыть всем, в чем состоит ойкономия тайны, сокрывавшейся от вечности в Боге…
«Ойкономия тайны», по всей очевидности, представляет собой усеченную версию выражения, использованного в Послании к Колоссянам 1:25 («по ойкономии Божией, вверенной мне, чтобы исполнить слово Божие, тайну, сокрытую от веков…»): но и здесь нет ничего, что дало бы повод предположить замещение значения, вследствие которого «исполнение, администрирование» вдруг обретает никоим образом не засвидетельствованный смысл «плана спасения».
Использование термина oikonomos в Первом послании к Коринфянам 4:1 вполне согласуется с его употреблением в двух вышеупомянутых отрывках:
Итак, каждый должен разуметь нас как служителей [hypēretas] Христовых и домостроителей [oikonomous] таин Божиих. От домостроителей [oikonomoi] же требуется, чтобы каждый оказался верным [pistos].
Характер отношения, связывающего в данном случае ойкономию и тайну, очевиден: речь идет о том, чтобы добросовестно исполнять поручение, которое состоит в возвещении о тайне спасения, сокрытой в Божьей воле и теперь достигшей своего свершения.
2.3. Хотя текстуальный анализ не позволяет приписывать ойкономии непосредственно теологическое значение, анализ лексики, используемой Павлом, наводит на другое важное умозаключение. Павел не только толкует в проясненном нами смысле об ойкономии Бога, но он говорит о самом себе и о членах мессианского сообщества исключительно в терминах из области домоводства: doulos («раб»), hypēretēs, diakonos («слуга»), oikonomos («управляющий»). Сам Христос (хотя его имя – синоним первосвященника) всегда описывается словом, обозначающим хозяина ойкоса (kyrios, лат. dominus), и никогда не определяется непосредственно политическими терминами anax или archōn (способ его наименования отнюдь не случаен: из трактата Иринея «Против ересей» (I, I, 1) мы узнаем, что гностики отказывались называть Спасителя kyrios; с другой стороны, они использовали политический термин «архонты» для обозначения божественных ликов плеромы[45]). Несмотря на редкие и лишь кажущиеся таковыми исключения (см. Послание к Филиппийцам 1:27 и 3:20; Послание к Ефесянам 2:19, где politeuomai и sympolitēs тем не менее используются в самом что ни на есть неполитическом смысле), лексика Павловой ekklēsia является «экономической», а не политической, а христиане таким образом предстают в роли первых поистине «экономических» людей. Выбор лексических средств тем более значим, что в Апокалипсисе Христос, который является в облачении первосвященника, нарекается термином, носящим однозначно политическое значение: archōn (1:5; princeps в Вульгате).
Явная «домашняя» окрашенность языка христианского сообщества, безусловно, не является изобретением Павла: она отражает процесс семантической трансформации, который охватывает весь современный ему политический лексикон. Уже начиная с эпохи эллинизма – а затем более явно в период империи – политический и экономический лексикон вступают в отношения взаимной контаминации, которая ведет к устареванию аристотелевской оппозиции ойкоса и полиса. Так, неизвестный автор второй книги псевдоаристотелевского трактата «Об Экономике» рядом с экономикой в строгом смысле слова (определяемой как