[96].

Однажды Авдеев, видя простодушие послушниц и ревностное желание послужить Царской семье, обратившись к ним, сказал: «Теперь Алексею Николаевичу лучше. Нельзя ли рому принести?» Мы и рому принесли небольшой флакончик[97], – свидетельствовала на допросе у Соколова послушница Мария (Крохалова). Невозможно себе представить, чтобы кто-либо из членов семьи Романовых, находившихся в положении арестантов, притесняемых, нуждавшихся в продуктах первой необходимости, обратился с такой двусмысленной просьбой к кому бы то ни было, а тем более к монахиням. Личные же контакты насельниц монастыря с узниками дома Ипатьева были исключены. Никаких очных встреч никогда не происходило. Для доказательства этого (и одновременно опровержения современных домыслов, согласно которым Царственные особы передавали монахиням в дар иконы или драгоценности[98], сохранившиеся якобы до наших дней) приведем еще одно свидетельство. Оно принадлежит прокурору Пермского окружного суда П. Я. Шамарину: Пища в первое время доставлялась Царской семье в готовом виде из какой-то советской столовой. Она состояла из супа, мяса и молока. Ее приносили какие-то девушки. Доставлялись некоторые продукты также из местного монастыря. Их приносили монахини. Ни девушки эти, ни монахини к семье не допускались. От них все приносившееся отбиралось караульными[99].

Откровенное воровство продуктов командой Авдеева позднее стало очевидным и для Царской семьи. Государь в своем дневнике на третий день после смены Авдеева новым комендантом – Юровским – записал: Ю[ровский] и его помощник начинают понимать, какого рода люди окружали и охраняли нас, обворовывая нас. Не говоря об имуществе – они даже удерживали себе большую часть из приносимых припасов из женского монастыря. Только теперь, после новой перемены, мы узнали об этом, пот. что все количество провизии стало попадать на кухню[100].

Юровский был противником «снисходительности» и через два дня после вступления в новую должность дозволил послушницам приносить в дом Ипатьева только молоко. Этот палач-ревнитель не был вором[101] и, в отличие от Авдеева, ничего из приносимых продуктов не присваивал, – он умел держать себя с достоинством. Но при Юровском надежды Царской семьи на смягчение режима не оправдались, и хладнокровная жестокость нового коменданта причиняла им не меньше страданий, чем развращенность его предшественника.

Р. Вильтон считал, что причиной смены Авдеева послужило его сочувствие к заключенным, и поэтому писал: Пока русские караульные обращались с арестованными плохо, «начальство» ничего не изменяло. Пьянство осложнялось систематическим грабежом вещей, принадлежащих пленникам… Голощекин делал вид, что ничего не замечает.

Но вот русские меняют свое поведение. <…> …Они смягчились… <…> Невероятная кротость и страдальческое смирение Семьи возбуждали у охраны сначала сомнения, потом раскаяние, а затем и жалость. <…> …Не исключая самого Авдеева[102]. Согласно с точкой зрения Вильтона рассуждал и Пагануцци, называя воровство лишь предлогом для замены авдеевской охраны: Организаторы злодеяния не были уверены в преданности русских рабочих внутренней стражи. Поэтому, придравшись к мелкой краже Царского имущества, совершенной Мошкиным, его арестовали, Авдеева сменили[103].

Как же всё происходило в действительности? Для того чтобы обрисовать положение таким, каким оно было, обратимся к документам. Следственная власть допросила охранника Анатолия Якимова. Из протокола его допроса узнаем следующее: Про Царя он (Авдеев. – Н. Р.) тогда говорил со злобой. Он ругал его, как только мог, и называл не иначе, как «кровавый», «кровопийца».