По мнению О.Г. Ворониной, Россия, по сути, вела на Кавказе колониальную войну. Ожесточенность войны связана, прежде всего, с тем, что именно Чечня и Дагестан со своими землями были целью завоевания. Цели этой войны, на взгляд указанного выше автора, впрочем, как и средства и силы сторон, были неадекватными: для России, это была в некотором роде «война престижа», «карманная война», с различной степенью удач по «усмирению» горцев. Для горцев же вопрос стоял о независимости, сохранении национальных и религиозных устоев. Даже в самый разгар войны звучали слова о «гуманной миссии России», о том, что она должна стать источником света, культуры и просвещения для кавказских народов, что Россия «несет цивилизацию» на Кавказ. По отношению к народам Востока, горцам, русские ощущали некое превосходство, выражавшееся в том, как будто они стоят на более высокой ступени развития. Это всегда задевало коренных жителей Кавказа^>6.

Евроцентристская установка европейской, в том числе и отечественной историографии не могла поставить «другого» в одно историческое время со «своим», который представлялся совершеннее. Поэтому первый всегда мыслился как «пришелец из прошлого», из того прошлого, которое уже миновало для второго. В отечественной, как и в европейской исторической науке существовал психологический дефицит понимания истории «другого». Сегодня многие признают, что стандарты социального развития и прогресса различаются в зависимости от культурных и исторических условий. Процесс достижения модерности (современности) не шел по одной исторической магистрали, он следовал альтернативными путями и имел «региональный», «множественный» или вообще «другой» характер. Неслучайно, для определения региональных или локальных особенностей современности исследователи стали использовать понятия «альтернативные модерности», «параллельные модерности» и т. д.^>7.

Европейская историография модерна всячески подчеркивала «инаковость» других народов, непохожих на европейцев, указывая, что европейцы приносят этим «варварским» или «диким» народам умиротворение и «порядок». Эту традицию поддержали и российские ученые. Так, например, С.Ф. Платонов отзывался о восточных обществах как о «некультурных» племенах, «прочный порядок» которым несет Россия. С.В. Фарфаровский описывая «трухмен», позволил себе следующее выражение: «И вот в массивах Кавказа мы видим осколки этих народностей, изолированные группы, сохранившие свои обычаи чуть ли не каменного и бронзового веков, говорящих на неисследованных языках седой древности». Влияние стадиальной теории, имеющей в основе своей представление о линейном развитии всех народов мира, проявилось и во взглядах Фарфаровского на духовную жизнь и культуру ногайцев и других жителей Кавказа^>8.

Сторонники «симпатизирующей этнографии» вырабатывали образ чеченцев как гордых дикарей, сама природа которых противоречит и не подчиняется закономерностям развития общества, знакомым всему миру; как свободного народа, не идентифицирующего себя с государством и обществом, в котором они живут, более того – народа, созданного для войны с государством как формой организации общества, как этнической группы, не разделяющей и отвергающей ценности и ориентиры других групп, в частности, доминантной в общем для них государстве, какой бы сферы жизнедеятельности они не касались. Мало того, что сконструирован ложный образ целого народа, этот образ удалось прочно поселить в общественном мнении мирового масштаба… Как показывает практика, перечисленные постулаты были чужды этнической системе чеченцев. Напротив, история свидетельствует об их достаточно высокой восприимчивости к политическим и социальным реалиям и перипетиям, демонстрирует ясное и четкое понимание происходящего и адекватную реакцию на него; осознание и заявление желаемого в политических и социально – экономических плоскостях, анализ препятствий на пути достижения и выработку предложений по их устранению