Это был незабываемый, великий день для Углича: после обязательного целования креста и икон у городских ворот процессия проследовала в Преображенский собор, где вновь целовали иконы и мощи «сродника своего» – местного святого князя Романа, а после стояли молебен. Вселение в «царский» двор сопровождалось приветственным пиром для высших властей духовных, «а прочия причетники церковныя и гражданы на траве повеле посадити». «Брашны и питии», т.е. едой и питьем, были все глубоко удовлетворены – «и пироваху весь день той». Вечером пора было расходиться, «и по ликовании того дня кождо разыдошася вси людие во своя домы, радующеся и веселящеся о государе своем. Тогда же и нищих лики, великую милостыню приимши, возвращахуся от двора царева в радости, и священницы, и причетницы церковнии, и власти духовнии, и епископы, и вси иноцы одарены быша, кождо по достоянию своему, и отпущени восвояси»37.

Углич имел особое значение в византийских хитросплетениях Кремлевской политики. Этот город – последняя в российской истории столица удельного княжества. При Иване Грозном он входил в опричнину, а ранее был в уделе бездетного младшего брата царя – Георгия (Юрия) Васильевича Угличского38 и в 1563 году, по его кончине, отошел старшему брату. Надо сказать, что Тверь, Углич и Вологда по завещанию Грозного должны были отойти потенциальному наследнику престола39, если его сын Фёдор умрёт бездетным. Крупные земельные владения – великокняжеские уделы, выделяемые «на прожитие», состояли из многочисленных (до 15) крупных городов в разных частях Руси с посадами, отдельно выделялись промысловые села в Подмосковье и участки рек для рыбной ловли. Углич, доставшийся царевичу Дмитрию в качестве прожиточного имущества, был ущербным осколком прежнего удела его покойного дяди Юрия Углического (Углич, Бежецкий Верх, Калуга, Кременск, Малоярославец, Медынь, Мезецк) – он получил один-единственный город, хотя и со «всем, что к нему потягло», а «потягло» немало: Молога, Устюжна Железопольская и Романов. Сама Нагая, как незаконная жена не могла претендовать на великокняжеский удел, поэтому царевич не являлся, строго говоря, даже удельным князем, так как управление осуществлялось не его матерью-опекуншей, а дьяками и приказными царя Фёдора Ивановича.

Довольно быстро «мирное сосуществование» московских властей и угличского ссыльного семейства подошло к концу. Суть проблемы изначально состояла в злоупотреблении денежными ресурсами удела и, по всей видимости, все возраставших имущественных, а позже и властных, претензий Нагих к Москве. В ответ за ссыльными был усилен тайный и явный надзор40, а с приездом московской администрации финансовая вольница в уделе закончилась. Собственно, уже летом 1586 года положение Нагих в углическом кремле стало немногим лучше постоянного надзора в московском Кремле, из-за их очевидного участия в заговорах против царя Фёдора. Права на административное управление, а также сбор налогов Москва поставила под свой контроль, для чего в Углич в начале 1590 года был отправлен дьяк Разрядного приказа Михайло Битяговский с полагающимся скромным штатом. Нагие сочли такое внимание к себе возмутительным, и конфликт был неизбежен, что позже нашло отражение в следственном деле. Помимо контроля над финансами, семейство продолжало жить, фактически, под домашним арестом: в начале декабря 1590 года в Угличе умер отец царицы Марии – Фёдор Фёдорович41. Его хоронили в Троице-Сергиевой лавре, но на похоронах трое его детей (Михаил, Григорий и Мария) и внук Дмитрий не присутствовали. По всей видимости, они не получили разрешения из Москвы покинуть место ссылки. Им не доверяли и считали опасными.