В тот же миг капля, пролетевшая несколько километров, тяжело ударила мне в лицо, я вздрогнул, ощутив силу этого удара. За ней последовали новые удары, частые, словно барабанная дробь. Мысы сапогов врезались во что-то железное, я торопливо нагнулся, чтобы понять, что это.

Изъеденная ржой металлическая решетка, закрывавшая вход в новый узкий колодец, едва различимый во тьме.

Упершись ладонями в прутья, преграждавшие путь вниз, я встал на колени, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в его глубинах. Но лишь почувствовал на лице теплый воздух, поднимавшийся откуда-то из бархатно-черной бездны.

Такой теплый… овевающий лицо…. Было в самом дуновении нечто удивительное, напоминающее о чем-то, что в давно минувшие времена казалось таким естественным таким привычным, почти домашним, а ныне, под грузом накопившихся лет, казалось исчезнувшим навеки. И лишь теперь, ощутив на лице это дуновение, эти канувшие в Лету запахи, нет, не запахи даже, а ощущения их, воспоминания о них, настолько тонкие, что разобраться, в их бесконечном многообразии просто невозможно было; только в эти мгновения, стоя на коленях над решеткой, я стал медленно воскрешать их, возвращать из самых дальних уголков памяти. Куда, казалось, уже нет мне возврата.

Судорожно вцепившись в мокрую от дождя решетку враз закоченевшими пальцами, я вдыхал и вдыхал воздух, поднимавшийся из бездны, я впитывал ароматы, пробуждаемые им в моих собственных глубинах, чувствуя, как они отзываются – тепло и нежно, как нежно и тепло касался моей щеки этот воздух, как пробуждают, не имеющие ни имени, ни названия, отблески, отзвуки, отражения – осколки давно разбитого зеркала, медленно возрождавшегося в эти минуты….

Эти запахи… запахи далекого детства… отрочества… юности….

Я рванул решетку, рванул, что есть силы. Мне показалось, что она подалась, сердце забилось быстрее, заколотилось неистово, я рванул снова и почувствовал странное… невыразимое – как объяснить его? Ощутил, что падаю, проваливаюсь куда-то в беспамятство, в сон, в забвение….

Мгновение – и мой полет был завершен. Я сознавал при этом безнадежно отчетливо, что грежу, что представшее моему внутреннему взору видение лишь плод разгоряченного воображения. Но я не мог противиться ему. Он завладел мной, этот краткий сон, длившийся бесконечно короткую долю секунды, настолько ничтожную, что за это время, я не чувствовал тяжелых ударов дождевых капель начавшегося где-то наверху ливня. Я упал… и тотчас достиг дна колодца.

Полет закончился на верхнем этаже здания, стоящего на возвышенности. Я, бесплотный дух, пробившийся сквозь прутья решетки, остановился и огляделся по сторонам.

Запустение царило вокруг. Стылый ветер гулял по переходам и комнатам, по наспех подогнанным бетонным плитам пола, по крошащейся кирпичной кладке стен, зияющей щербинами, залетая в окна, лишенные стекол, сметая в кучи газетные обрывки, сигаретные пачки, конфетные обертки и прочую дребедень. Какие-то тени промелькнули по этажу, обострившимся зрением я мельком увидел их, прошуршавших по дальним коридорам здания, затерявшихся на этажах. Тени живущих здесь людей или люди, живущие здесь как тени? Дух мой устремился к проему окна, может там, в перекрестьях улиц, вновь увидит он их.

Здания, теснившиеся окрест, несли на себе ту же неизгладимую печать торжества времени над суетным миром. Некоторые, кажется, только строились, но стройка эта продолжалась не один десяток лет, иные же были уготованы к сносу, но сроки его бесконечно откладывались. Та жалкая участь, что была уготована дому, в которое упиралось дно колодца, в точности повторяло судьбу всех прочих строений. Заброшенные и полуразрушенные, покинутые создавшими их строителями, они производили впечатление разбитых варварской рукой склепов. И тем не менее, а дух мой нисколько не сомневался в этом, они были обитаемы. Полнились промелькнувшими пред моим обострившимся взором тенями людей или людьми-тенями, ютящимися на чердаках и в подвалах, скрывающимися по углам и щелям, где только возможно, от стылого, промозглого, но неизменно кружащего, кружащего и возвращающегося на круги своя, ветра.