– О, Любовь Петровна! Четко по секундам! – пронеслось у меня в голове.

Потом несколько минут перепалки с моим помощником Иваном за дверью. Брань, ругань. Все зашумело, загремело.

– Ну все, пришиб бабку! – пронеслось в голове. Ванька, он такой, он может!

Я подошел к двери и аккуратно ее отворил. Дверь предательски заскрипела. Любовь Петровна поправляла на себе сарафан.

– О, батюшка-царевич! Касатик… – начала она, оживленно махая руками. Далее ее рассказ пролетел мимо моих ушей, потому что я не мог понять, как такая хрупкая старушка смогла вырубить такого здорового увальня, как Иван? – Ну так, что скажете? Беремся?

– Беремся! – ответил я и закрыл дверь.

– Десять минут дайте! – прокричала Любовь Петровна.

– Батюшка-царевич! Мы все здесь! – отрапортовала появившаяся в дверном проеме голова Любови Петровны. – Кого прикажете первым?

– А что такое? – удивленно спросил я. – Куда первым?

– Ну вы же сказали…

– Ах, да! – воскликнул я, пытаясь вспомнить, о чем говорила она ранее. – Не надо никого! Я сам выйду!

– Ага, поняла! – ответила она и скрылась за дверью. – А ну, давай ты… ну чего сидишь, а! – раздался скрипуче голос Любови Петровны.

– Отличный из нее сыскной получился бы! – ненароком подумал я и широко улыбнулся, но тут же сделался серьезным.

В двери показался Филимон, княжий летописец и по совместительству хранитель казны. Что-то вроде бухгалтера.

Мужичок в возрасте. С длинючей бородой и густыми бровями. Близко посаженные мелкие голубые глаза делали из него всегда доброго и наивного дедулю, чем он иногда и пользовался. Кстати, почти у всех местных мужиков такое лицо.

– Здрав будь, Дмитрий Сергеевич! – пробубнил он, снимая высокий колпак с головы.

– Я сейчас выйду! – тут же ответил я, вставая со стула.

– Да мне бы немного поговорить с вами наедине! – нервно ответил он, теребя колпак. Его глаза забегали по сторонам.

– Я сейчас выйду, Филимон! – более грубо ответил я и направился к выходу. Филимон нервно задергался.

– Но мне нужно с вами переговорить!

– Мне про тебя уже все рассказали! А коли что, князю доложу, а тот на кол тебя…

– Чего сразу на кол-то? Ничего я не делал!

– А чего нервничаете? Значит есть, что скрывать! – слегка поднадавил я. У Филимона выпал колпак из рук.

– Да это… я ж не со зла! Я немного взял! Только самую малость! А то, что брал Потап, это его спрашивать надо! И песок в порох он насыпал! И скотину он Горынычу сам отвел, а не Горыныч у него спиз… – Филимон поперхнулся. – В общем, не крал Горыныч скотину у Потапа!

– О как! – воскликнул я и взял перо с листом бумаги. – Продолжаем!

За десять минут Филимон заложил всех, с кем работал. Из доброго старикашки он превратился в отца морожкинской мафии.

– Хорошо! – грубо остановив рассказ Филимона, сказал я. – Пойдем-ка за мной, посмотрим на других!

Филимон попятился к двери, преграждая мне путь.

– Только Князю, Василию Ивановичу, не вольте! Прошу вас, господин Царевич! Не должен он знать этого!

– Говорить или нет, решать не мне! Как вы «аукнули» со мной в самом начале, так вам и откликнется сейчас!

Филимон выпрямился. Надел колпак, водрузив его на лысую голову, и плюнул через плечо, кинув презренный взгляд в мою сторону.

После дневного допроса всех присутствующих я отправился обратно к себе. Следом вошла Любовь Петровна.

– Ну что, Царевич, узнали?

– Да я-то много узнал! Садитесь, Любовь Петровна! – выдохнул я.

– Куда?

– На стул!

– Зачем?

– Допрашивать вас буду!

– За что?

– А за то, что здесь, – я показал ей весь исписанный лист допроса, – целая басня про ваши выходки!

– Так эта… Батюшка-царевич, не виноватая я! Ну, понимаете ли, взяла немного там, тут, и все… и все! Больше ни-ни… совсем… упаси Господь! – она перекрестилась трижды.